Шрифт:
На второй день я уже был в Ранкуле. Решил сначала поговорить с руководителем хозяйства. Пусть он с высоты начальственного кресла оценит творческий вклад старика. Расчет мой был прост: о лидере районных изобретателей даже самый молчаливый руководитель проговорит не меньше часа.
Хозяин кабинета сразу как-то заторопился, заерзал.
— Ах, Миервалдис Валле? Да старику уже под семьдесят. Прибаливает. Вряд ли стоит его беспокоить. Встанет на ноги, окрепнет, тогда и навестите.
— Не могли бы вы рассказать, в чем суть, чтобы не приходилось второй раз отрывать вас от дел.
— Ну, вы сами знаете, что корма это основа основ. А с этой основой у нас временами не все благополучно.
— И Миервалдис Валле…
— Не только он. Наши животноводы вообще сознательный народ. Особенно на лучших фермах. Я мог бы отвезти вас в Страутыни. Очень спаянный коллектив там, слов нет.
— Миервалдис Валле работает в Страутынях?
— Нет, он теперь болеет.
— А когда был здоров, то работал в Страутынях?
— Нет, в Либеках, где шесть откормочных корпусов. Но если говорить о Страутынях…
— Скажите, а в Либеках, где работает Миервалдис Валле…
— Он теперь болеет.
— Но когда работал…
— Да, там тоже неплохой коллектив. Но в Страутынях у нас прирост живого веса больше.
— А когда в Либеках еще работал Миервалдис Валле, то как?
— Он не допускал, чтобы растаскивали корма.
— И что же он делал?
— Он уже несколько лет числится на ферме ночным сторожем.
— На других фермах тоже есть ночные сторожа?
— Знаете, люди ведь бывают разные. Иной свое рабочее время проспит…
— Значит, Валле поймал много расхитителей?
— Ни одного.
— А как же?
— Не допускал, чтобы растаскивали корма. Понимаете, что в корыто положено, то свинья обязана съесть.
— Он что, силой запихивал в свинью корм?
Видимо, я потерял самообладание. Руководитель вертелся на стуле, словно его посадили на бочку с динамитом.
— Вам легко говорить. Но мы должны думать о дополнительных площадях, где разместить добавочный приплод.
Я понял, что ясности не добьюсь.
Бывает, человек работает за десятерых, а говорит — еле языком ворочает. Могло, конечно, статься, что у руководителя голова была настолько занята глобальными проблемами, что Миервалдис Валле ему казался еле заметной точкой. Возможно, он не хотел признаться в своем неведении. В самом деле, на что это похоже: руководитель не знает, каким образом его работник попал в число лучших рационализаторов района. Оставалось только одно — выкручиваться общими фразами.
Я подавил раздражение и любезно простился.
Председатель был сама приветливость:
— Будете всегда желанным гостем. У нас действительно есть люди, о которых стоит рассказать республиканскому читателю.
Я понял: Миервалдис Валле не из них. Видать, такое натворил, что не искупить никакими чудесами рационализации.
Личность сторожа, однако, притягивала меня все больше и больше. И я решил его навестить.
На хуторе меня бурно встретили две лохматые собачонки. Дверь открыла веселая старушка.
— Я к больному.
— Какому больному?
— Ну, Миервалдису Валле.
— А вы что, доктор?
— Нет.
Секунду подумав, старушка все же согласилась:
— И впрямь, неповоротлив стал. Не то что больной, а так, серединка на половинку. Словом, старый пень. Но в постели сроду не лежал. Вы, часом, не из тех, кто животы изучает? Прошлый месяц тут такие бродили. Допытывались, что едят, как едят. Теперь ведь разные ходят. Иной спрашивает, отчего у меня так мало детей? А может, вы из тех, кто регистрирует скот?
Старушка сыпала словами, как из мешка. И словно нарочно отводила мысль все дальше в сторону. Точь-в-точь как руководитель хозяйства. Никак сговорились объехать меня на кривой.
Я вклинился в монолог и спросил:
— А с самим Миервалдисом Валле нельзя поговорить?
— Отчего же нет? Ступайте в сарай. Старик там тренируется.
Я уже ничего не понимал.
Зашел в сарай. У одной стены ржавели допотопная косилка и пружинная борона, высились кучки минеральных удобрений. На другой были прикреплены мишени, каких полно в любом городском тире. Миервалдис Валле меня не видел. Брал согнутые пополам обойные гвозди с отбитой шляпкой и самой обыкновенной рогаткой посылал в мишень.