Малуф не мог не согласиться: «Ваши побуждения мне вполне понятны, и я им сочувствую».

Каргус нарушил молчание: «Сочувствия мало! Вы говорите, что найдете Кавке. Может быть, так оно и будет — но когда он окажется у вас в руках, вы должны вернуть его в Кренке, а мы уж тут по-своему отпразднуем возвращение блудного сына!»

Малуф с сожалением покачал головой: «Никак не могу взять на себя обязательства, выполнение которых невозможно гарантировать. Могу сказать одно: если Кавке нам попадется и у нас будет такая возможность, мы передадим его вам. Любые другие обещания бессмысленны».

Три фермера молча повернулись к стойке бара, осушили пивные кружки, промаршировали к выходу и покинули трактир.

Малуф и Мирон задержались еще немного, чтобы вежливо попрощаться с пузатым Йоделем, после чего тоже вышли на улицу. Остановившись под вывеской «Трех перьев», они взглянули в сторону центральной площади, после чего направились к реке, пересекли ее по чугунному мосту и прошли по стоянке сельскохозяйственной техники туда, где их ждал автолет.

Машина поднялась в воздух и пробилась через пелену туч к солнечному свету. Малуф и Мирон полетели над просторами Флютера обратно в Коро-Коро.

~

Когда автолет доставил их в космопорт Коро-Коро, уже сгущались характерные для Флютера мягкие теплые сумерки. Винго и Шватцендейл сидели в камбузе «Гликки», ужиная хлебом с сардинами и луком. Малуф и Мирон присоединились к ним и рассказали о своей поездке в Кренке.

Стюард и механик были надлежащим образом впечатлены. «Странно! — задумчиво произнес Винго. — Можно было бы подумать, что после стольких веков освоения планеты у них могла бы развиться кулинария потоньше той, о которой вы упомянули».

Шватцендейл указал на то, что импровизированные теории Винго носили релятивистский характер, так как Винго не располагал информацией о гастрономических стандартах, преобладавших на Флютере две тысячи лет тому назад: «Кто знает? Может быть, им приходилось жевать траву».

Винго проигнорировал его замечания: «Возможно, в каждом поселке Флютера сформировалась своя неповторимая кухня». Он поразмышлял еще немного: «Хмм. Антрополог мог бы найти здесь материал для любопытной монографии». Стюард принес и поставил на стол чайник и блюдо с фруктовыми пирожными, после чего он и Шватцендейл тоже рассказали о своих дневных похождениях. Они провели вторую половину дня на террасе отеля «О Шар Шан», где Винго удалось запечатлеть ряд ярких «настроений» для своего монументального альбома «Карнавал Ойкумены».

«На террасе встречается первоклассный материал! — говорил Винго. — Я уделял особое внимание дамам. Каждая делает все возможное и невозможное, чтобы превосходно выглядеть. Господа тоже соревнуются, разумеется, но, как правило, не выставляют свою внешность напоказ с такой настойчивостью.

Терраса превратилась в арену почти трансцендентальных тайн. Туристы проникнуты каким-то экстраординарным озарением и начинают представлять себя привилегированной элитой, готовой позволить себе какие угодно причуды по мимолетной прихоти». Винго горько рассмеялся: «Ирония в том, что, когда я столкнулся с поистине поразительным явлением, я не успел его запечатлеть — и теперь всегда буду сожалеть об этом упущении». Стюард снова замолчал и задумался.

Малуф потерял терпение: «Будь так любезен, описывай события в конкретных выражениях и без продолжительных пауз! Мы тут сидим как на иголках, пока ты блуждаешь мыслями в облаках».

«Прошу прощения! — спохватился Винго. — Постараюсь дать более четкое представление о ситуации. Когда мы поднялись на террасу, Шватцендейл куда-то пошел по своим делам, а я нашел свободный столик рядом с декоративным растением и некоторое время фотографировал «настроения», после чего отложил камеру и наслаждался бездельем, потягивая ромовый пунш.

Внезапно я заметил за соседним столиком, наполовину заслоненным растением, нечто заслуживающее пристального интереса, но ускользнувшее от моего внимания — чему, конечно, нет никакого оправдания — а именно пару исключительно привлекательных молодых женщин. Самое примечательное заключалось в том, что они походили одна на другую, как две капли воды, и я тут же решил, что они — сестры-близнецы. Они завивали кудри медового оттенка в одном и том же стиле, у них были одинаковые черты лица, на них были одинаковые белые блузы, расшитые голубыми и красными узорами. Растение скрывало нижние части их одежды, но я уверен, что они тоже были идентичными.

Между ними, тем не менее, существовала разница. Одна была счастлива: ее лицо светилось волнением, юмором и пылкой жаждой жизни, а другая погрузилась в отчаяние и уныние поражения, опустив глаза и уголки губ.

Я сидел и смотрел на них, пытаясь понять: чем было вызвано такое эмоциональное расхождение?»

Шватцендейл наклонился вперед: «Я знаю, чем! Они заметили, что ты на них уставился — одну это позабавило, а другая разозлилась и готова была надавать тебе по шее!»

«Чепуха! — Винго презрительно фыркнул. — На самом деле все было по-другому, ни одна из них даже не взглянула в мою сторону».