— И как давно вы свободны?

— Давно. Уже лет семь или восемь, не помню.

Смена внутренних ощущений для Эльвиры была обычным делом. Она легко переходила от чувства восторга к раздражению, от умиления к подозрительности, от агрессии к нежности. И на этот раз романтическое настроение уступило позиции и сменилось подозрительностью. Эльвира Павловна прищурила глаза и в упор посмотрела на Ферзя:

— И что, за эти семь-восемь лет так и не нашлось желающих скрасить ваше одиночество?

Ферзь оставался невозмутим. Казалось, он не замечает смену настроения своей спутницы:

— Отчего же? Желающих, возможно, было бы много, но, знаете ли, одиночество нужно заслужить, оно дорогого стоит.

— А! Значит, вы ищете себе спутницу на вечерок-другой, портретик намалевать, то да се. Да?

— А у вас характер! — засмеялся Ферзь. — Ух! Ну и женщина! Нет, я вас не могу просто так отпустить. Пообещайте мне, что мы увидимся.

— Не знаю. К тому же, в отличие от вас, я не свободна. Я замужем.

Художник тихо спросил:

— И вы счастливы в браке?

— Счастлива не счастлива — это дело третье, но шуры-муры на стороне я заводить не собираюсь.

Ферзь печально улыбнулся и отвел глаза в сторону, как будто эта романтика и на самом деле была игрой, игрой, которая стала ему уже неинтересна.

— Простите меня, Эля, — достаточно холодно сказал он. — Я, конечно же, не хотел вас расстроить или обидеть. И, конечно же, не посмею вторгаться в вашу жизнь без вашего согласия. Я был непростительно несдержан. Видимо, я должен исчезнуть. Еще раз простите. Прощайте, — и Валерий, немного попятившись, резко развернулся и пошел прочь.

— Стойте! — крикнула ему вдогонку Эльвира.

Ферзь остановился и повернул голову.

— Стойте, — тихо повторила Эльвира Павловна. — Я согласна.

— Ну как ваше свидание, Даниил? Когда свадьба? — спросил Аркадий Францевич, переступив порог лаборатории.

— Скоро, — невнятно ответил Стриганов. — А у вас как дела? Помирились с женой?

Аркадий Францевич вздохнул:

— Нет. Но не будем об этом. Как насчет моего предложения о совместной работе?

— Принимается, — кивнул Стриганов.

— Да? Чудесно! И все же какие ваши условия?

— Принимается без условий.

— Я искренне рад, хотя, если говорить откровенно, в моей нынешней жизненной ситуации естественней испытывать чувство отчаяния, нежели чувство радости.

— Аркадий Францевич! Что, неужели все так плохо? Ох! Я совсем забыл! А где вы сегодня ночевали?

— На лавочке, друг мой.

Стриганов схватился за голову:

— У меня совершенно вылетело из головы, что вы могли ко мне прийти.

— Не переживайте. Никто не должен нести ответственность за мои проблемы. Да и бог с ними, с проблемами, как-нибудь все разрешится. Давайте работать.

— Подождите, Аркадий Францевич. Я чувствую себя виноватым. Может, я как-то могу…

— Оставьте, Даниил. Все в порядке. Любые испытания делают нас сильнее. Если смотреть на мои беды с этой позиции, то мой ночлег на лавочке — отличная профилактика остеохондроза.

— Вы как-то определились? Вернетесь домой?

— Не знаю, Даниил. Честно, не знаю. И все же давайте работать.

— А вам не интересно, почему я все-таки согласился работать над этой темой?

— И почему же?

— Моя подруга, нет, моя невеста… — Стриганов отвел взгляд, — она ВИЧ-инфицирована.

Ковард застыл с пробиркой в руке и только через несколько секунд смог произнести:

— М-да…

— Да, — вздох все-таки вырвался из груди Стриганова, — вот такая вот петрушка получается…

— Вот видите, Даниил, как все в жизни относительно. Мои проблемы по сравнению с этим — луковые слезы. Послушайте, а вы-то сами в порядке?

— В порядке. Во всяком случае, пока в порядке.

— А вы уверены, что вам действительно нужно жениться на этой женщине? Зачем так рисковать?

— Я уверен. Я ее люблю.

— Поверьте мне, Даниил, я старше вас, опытнее. Любовь не вечна. Она, увы, проходит. Иногда быстро, иногда очень быстро, очень редко с годами, но проходит. А жизнь одна. И дети… Дети — это очень важно. Вот у меня нет детей, и я чувствую себя несчастным человеком. Детей любят безоговорочно, навсегда. Понимаете?