– Этот Каранихи… Оруженосец, как вы его назвали… Мне, в общем, понравился, – манером, который он перенял у товарища Сталина, Лаврентий Берия заложил одну руку за спину и медленной сталинской походкой прошёлся по кабинету.

– Каранихи – стоящий кадр. За время, проведённое на Востоке, я успел здорово к нему привязаться, товарищ нарком, и посчитал возможным взять с собой в Москву, – скороговоркой пояснил Герман Крыжановский.

– Можете не продолжать, – махнул рукой Берия. – Я понимаю, всякий, кому довелось пожить в жарких экзотических странах, норовит привезти с собой… ну там, попугайчика, обезьянку… Жену, правда, вы оставили. Но этот шаг мне тоже понятен.

– Так точно, товарищ нарком, она находилась аж в Лхасе, а ваш приказ был – вылетать немедленно. Оно и к лучшему – обстановка в регионе по-прежнему сложная, гитлеровское руководство не оставляет попыток проникнуть в Тибет и близлежащие страны. Нужен кто-то на месте, а товарищ Ева имеет, так сказать определённый опыт, – снова затараторил Герман, демонстрируя некоторую степень бестолковости.

– Да-да, я в курсе, ей там без дела сидеть не придётся, – генеральный комиссар вперил в собеседника тяжёлый взгляд. – А ещё, как вы понимаете, я в курсе того, что ваша жена – немка, дочь гитлеровского генерала, а с самим Адольфом Гитлером она знакома лично, и является подругой его сожительницы Евы Браун. Подругой и тёзкой. Будь я на вашем месте, тоже счёл за лучшее не везти жену в Советский Союз. Такую жену!

Герман вскочил, губы его затряслись.

– Да вы сидите, Герман Иванович, – примирительно улыбнулся Берия. – Шуток не понимаете, да? Ваши действия, как уже сказано, вполне понятны. А я такой человек… Мне, если что-то понятно в других, значит, я не стану изводить себя подозрениями – что, да как...

Герман опустился назад в кресло, Берия подошёл и ободряюще похлопал его по плечу.

– …Более того, мне понятно и другое, а именно, почему вы скрыли своё родство с недавно умершим уважаемым академиком Щербатским Фёдором Ипполитовичем, основателем советской школы буддологии. Да-да, мы всё знаем! Это ведь он, покойный Щербатский, свёл вас с Востриковым, да дядю вашего, профессора Харченко, к изучению восточных тайн приохотил тоже он.

– Когда мы с вами виделись здесь последний раз, я полагал себя арестованным и не хотел бросать тень на академика, – прижав руку к груди, сказал Герман. – Да и какие мы с ним родственники – так, седьмая вода на киселе.

– Конечно, конечно, – развёл руками Берия. – От себя добавлю: никто ничего такого и не спрашивал, да и анкет вы никаких не заполняли. Спешка с отъездом та ещё была, если помните. Уже потом мы узнали о Щербатском, а ещё о другом вашем родственнике – Сергее Ефимовиче Крыжановском. Это тот, который из царского правительства, и чьими усилиями было подавлено революционное восстание тысяча девятьсот пятого года. Махровый монархист, заместитель самого изувера Столыпина!

– Но я совсем не помню этого человека, – застонал Герман. – Когда его видел в последний раз, то ещё на горшок ходил…

– Ка-ак, вы до четырнадцати лет ходили на горшок?! – изумился Берия.

– Почему до четырнадцати?

– Ну, прихлебатель самодержавия Сергей Крыжановский удрал заграницу в восемнадцатом году, вам тогда было четырнадцать.

– Нет-нет, мой дядя Александр Васильевич Харченко году этак в тринадцатом крепко повздорил с тем человеком, с Сергеем Ефимовичем, и наши семьи прекратили общение навсегда, – несколько нервозно рассмеялся Крыжановский. – Так что я говорю правду.

– А разве я сомневался в вашей правдивости?! – Лаврентий Павлович изобразил обиду. – Знаете, с каким словом рифмуется моя фамилия? Не знаете? Доверие, вот с каким! Кто стал бы поручать вам ответственные задания, не пользуйся вы доверием, а? Это вы нам не доверяете, раз жену не привезли! Я слышал, она у вас красавица…

– Товарищ нарком! – Герман в очередной раз прижал к груди руки.

– Ладно, шучу я, – Берия уселся за письменный стол и около минуты рассматривал Германа, поблёскивая стёклами очков. Затем продолжил разговор.

– С доверием у нас всё в порядке, но насчёт понимания, всё же, остаётся кое-что, нуждающееся в разъяснении. В донесении товарища Дорджиева значится, что вы гипнозом заставили его делать то, чего он не собирался делать. Поинтересуюсь, что это был за гипноз?

– Как вам сказать, – опустил глаза Крыжановский. – На самом деле, это не очень-то и гипноз… Так, фокусы из арсенала индийских факиров, на европейцев они практически не действуют. Выучился, знаете ли, у местного населения – подумал, не помешает в работе…

– А если – по сути?

– По сути, представляет собой такую…э-э…, речевую агрессию. Стараешься говорить настолько быстро, чтобы собеседник не успевал соображать – забиваешь ему баки, одним словом…

– А-а, понимаю, как цыгане, да?

– Д-да, примерно… Цыгане, они ведь родом из Индии, хотя мне лично никогда не приходилось иметь дела с цыганским племенем.

– Зато мне приходилось! Мой отец как-то раз коня купил у одного цыганского мошенника. Денег дал как за скакуна, а домой привёл клячу. Вот дело было…, – воспоминание развеселило генерального комиссара госбезопасности. – Пожалуй, вы правы, подобное умение в нашем деле не помешает… Говорите, на европейцев не действует? Дорджиев, действительно, бурят, но мой отец – чистый менгрел, как же так?