Статуя Маршалла появилась тут совсем недавно — словно в противовес статуе Роджера Тэни, не менее знаменитого уроженца Мэриленда, также стоявшей перед зданием Верховного суда, и как бы в противовес тому возмущению, которое она вызывала. Собственно говоря, единственное, благодаря чему злополучный судья Тэни вошел в историю, был знаменитый закон о рабстве Дреда Скотта, после чего Гражданская война в стране стала неизбежной. Ничего удивительного, что в девятнадцатом веке те, чьим девизом было: «Прошлое умерло и должно быть похоронено», потребовали, чтобы статую Тэни вышвырнули с площади — как будто историю можно исправить простым росчерком пера. К счастью, правительство штата в редком для него приступе государственной мудрости нашло поистине соломоново решение, поставив напротив статую Тергуда Маршалла в качестве своего рода противовеса. Как ни странно, компромисс оказался на редкость удачным — чего, если честно, никто не ожидал. И вот сейчас Маршалл, окруженный толпой туристов, величаво стоял в самом центре площади, в то время как Тэни, обиженно нахохлившись, одинокий и всеми покинутый, скорбно взирал на него с вершины холма по другую сторону площади.

Усевшись в машину, Тесс включила радио и принялась вертеть ручку настройки, пока не наткнулась на какую-то передачу, где мужской голос взволнованно рассказывала о методах, которыми средства массовой информации пытались скрыть разразившийся в Вашингтоне скандал. Речь, естественно, шла о вполне «либеральном» сговоре средств массовой информации — довод, который всегда вызывал усмешку на губах Тесс. По ее мнению, таких убежденных консерваторов, какими были журналисты, надо было еще поискать.

В передачу вклинился голос комментатора из сводки дорожных новостей, предупреждающий о гигантской пробке в районе к западу от ее офиса. Из-за сильного пожара в квартале одноквартирных домов улицы Файетт и Прэтт были закрыты для проезда, водителям предлагалось добираться в объезд. Тесс прикинула, что ей придется сделать небольшой крюк на восток, въехав в город через туннель Форт МакГенри, хотя она терпеть не могла туннелей — пожалуй, ничуть не меньше, чем платные парковки, испытывая в них чувство клаустрофобии, — но тут уж ничего не поделаешь. Тесс поежилась — страшнее всего было думать обо всей этой многотонной массе воды, бьющейся о стены туннеля и готовой в любой момент раздавить его всмятку, словно спичечный коробок. А тот миг, когда радио вдруг перестает работать и ты остаешься один на один со своими страхами и начинаешь мечтать о том, чтобы услышать человеческий голос — пусть это будет даже бестолковая болтовня о каком-то дурацком заговоре прессы… при одной только мысли об этом волосы у Тесс вставали дыбом!

Может быть, прежде чем въехать в туннель, позвонить на радио, в одно из этих бесчисленных ток-шоу, которые в наши дни плодятся, словно грибы после дождя, поделиться с ними своими мыслями по поводу двух бронзовых символов правосудия, стоящих на площади перед зданием Верховного суда? Большинство этих ток-шоу до такой степени жаждут подобных звонков, что готовы даже платить за них звонкой монетой. Беда только в том, что ей совершенно не хочется услышать на том конце провода чей-то самодовольный баритон — вроде того, что только что вещал по радио. Тесс вдруг поймала себя на том, что мысленно разговаривает с Джекки, рассказывает ей о тех двух статуях на площади, заранее прикидывает про себя, о чем они могли бы поболтать, когда отправятся в Вестминстер на поиски Уиллы Мотт. Впрочем, такая уж у нее была привычка. Часто она даже старалась запомнить «про запас» какие-то смешные истории, чтобы потом повеселить ими кого-то из близких ей людей, чаще всего Тайнера и Китти.

Вот только Джекки никак не относилась к этой категории. Какая она ей подруга — просто клиентка, напомнила себе Тесс. Как только Тесс отыщет ее дочь, Джекки тут же забудет о ней навсегда.

— Разве округ Кэрролл не знаменит тем, что в этих краях до сих пор активно действует ку-клукс-клан? — спросила Джекки, с тревожным видом озираясь по сторонам. Они с Тесс заехали ненадолго в булочную, где торговали бубликами с начинкой. На десять часов у них была назначена встреча с Уиллой Мотт, и сейчас они старались как-то убить время.

— Угу. И еще как действует. Да вон, взгляните — там, на стене плакат, призывающий вступать в их ряды. Видите? — спросила Тесс, небрежным кивком головы указав на висевшую на щите листовку. — Кажется, что-то я об этом слышала… точно! Говорят, лучшего способа познакомиться с мужчиной, чем на их собрании, просто не существует. Может, написать внизу свой телефон? Как вы считаете?

— Знаете, это не так уж смешно.

— Господи, вы хоть что-то считаете смешным?! Джекки отломила кусочек бублика, поднесла его ко рту и тупо уставилась на него, словно гадая, что она должна со всем этим делать. Сейчас она не казалась такой напряженной и нервной, как в тот день, когда они отправились на заседание общества по защите прав приемных детей, однако ее всю трясло. Интересно, почему? — гадала Тесс. Можно ли хотеть чего-то до такой степени, что это даже страшно?

— Напомните мне, чтобы я посмотрела на свои зубы в боковое зеркальце, когда мы выйдем отсюда, — попросила Тесс. — Не хочу разговаривать с кем-то, когда у меня в зубах застряли маковые зернышки.

— Могли бы заказать что-нибудь без мака.

— Интересно, что? Банановые пончики с сырной начинкой, которые вы никак не можете разжевать? Кстати, Джекки, хотите знать одну интересную вещь? То, что у вас на тарелке, — это вовсе не бублик с начинкой.

Если кто-то из куклуксклановцев ворвется сюда прямо сейчас, им достаточно будет только бросить взгляд на то, что вы едите, чтобы сказать: «О, эти не из наших!» После чего они попросту вытащат меня отсюда, накинув на шею оплетку, как когда-то делали казаки в деревушке, где жила моя прабабушка.

— Да ну? Неужели такие ужасные вещи и в самом деле случались с вашими предками?

Тесс пожала плечами:

— Так, по крайней мере, уверяет бабуля Вайнштейн.

А она, надо сказать, любит немножко приукрасить. В особенности когда это требуется, чтобы заставить кого-то из ее многочисленных правнуков есть печенку.

— Но вы ведь не чистокровная еврейка, верно? Насколько я помню, ваша фамилия Монаган.

— Иудейская кровь у нас передается по материнской линии.

— Неужели? В жизни бы не поверила! — В лице Джекки отразилось неподдельное любопытство. — Стало быть, если бы ваш отец был Вайнштейн, а мама — Монаган, вы бы не считали себя еврейкой?