Поезд остановился, и он соскочил с подножки. На платформе никого не было. Бальдер смущенно огляделся, быстро направился к вокзалу и под перекрестием коричневых балок, на которых торчали фарфоровые изоляторы, увидел белую табличку с синими буквами: «Зал ожидания для дам». В ноздри ударил запах мазута. Бальдер вошел. У беленой известью стены на краешке зеленой скамьи сидели две женщины. Они кого-то ждали, и одна из них метнула в его сторону лукавый взгляд искоса. Это была Ирене. Смотря против света, она не разглядела Бальдера, не узнала, и ее беглый взгляд тотчас вызвал у него представление о тайном грехе. Сквозь мутную пелену собственного волнения Эстанислао быстро окинул взглядом ее подругу: «Беспардонная, энергичная, способная на все» и, сняв шляпу, подошел к ним. В мозгу промелькнула еще одна предостерегающая мысль: «Не забыть о своей роли», и он постарался изобразить крайнюю робость и смущение.

— Вы!.. Вы!.. — воскликнул он, обращаясь к Ирене, и та вздрогнула, узнав его наконец:

— Это вы, Бальдер?..

Он тяжело дышал, словно после быстрого бега. Еще раз повторил, будто не мог справиться с глубоким вол пением:

— Вы!.. Вы!.. — и на самом деле чуть не зарыдал, но, поскольку внешне это желание никак не проявлялось, он в замешательстве крутил головой, словно никак не мог поверить в такое чудо. Не будем осуждать его за эту игру. Он сдавал экзамен, желая, чтобы «необыкновенное событие в его жизни состоялось».

— Садитесь, — сказала подруга.

Бальдер повиновался с нарочитой неуклюжестью. Вместо того чтобы заговорить, сидел, держа шляпу на коленях и пожирал восторженным взглядом девушку с кошачьими — как он потом определил — глазами. Ирене тоже была немного взволнована. Бальдер повторил:

— Вы!.. Сколько я думал о вас! Вы не можете себе представить.

Он продолжал мотать головой, как будто все еще не уверовал в такое чудо: он рядом с ней.

Самым странным было то, что он играл комедию со всей искренностью, и это помогало ему владеть собой, он наслаждался одновременно и своим притворным, утрированным восторгом, и самым настоящим глубоким волнением.

Его поведение заставило подругу Ирене немного позже заметить: «Человек скромный и добрый, влюбленный по уши».

Поскольку дольше нельзя было оставаться в таком полуобморочном состоянии, Ирене представила ему свою подругу:

— Эстанислао, вы помните тот вечер, когда я назначила вам свидание, а прийти не смогла? Перед вами та дама, которой я тогда давала урок музыки.

Оба не отрывали глаз друг от друга.

— Да, меня скоро, наверное, примут хористкой в театр «Колон».

Разговор завязался и начал перескакивать с одной темы на другую: музыка, театр, архитектура, любовь. Бальдер говорил бездумно, слова вылетали легко, иногда без особой связи друг с другом, и звучали странно, а чувства его пребывали как будто в разреженной атмосфере галлюцинации. Скрытое желание поскорей ощутить духовную близость заставляло обоих порой говорить глупости. Дама то многозначительно прикрывала глаза, давая понять, что она несчастлива, то лукавой улыбкой зачеркивала прошлое, обращаясь к будущему, и, поскольку она при этом жестикулировала, ее черное шелковое платье шелестело, а напудренная шея напрягалась в такт с модуляциями ее голоса.

Ирене, напротив, молчала, устремив взгляд каре-зеленых лучистых глаз на Бальдера, и участвовала в разговоре, лишь изредка кивая головой в розовой соломенной шляпке, оттенявшей ее бледное лицо, спокойное и внимательное. Она держала руку на запястье подруги и время от времени беспокойно оглядывалась.

Пришел поезд на Буэнос-Айрес, и они сели в вагон. Ирене молчала. Бальдер чувствовал, что она упорно продолжает его разглядывать.

Вдруг он воскликнул:

— О, расскажите мне про газету…

Зулема ответила:

— Вы не поверите, сколько мы о вас говорили…

Ирене взяла подругу за руку, как бы призывая к сдержанности, но та продолжала:

— Вы представить себе не можете. Глупенькая! Почему бы не рассказать? Так вот, когда мы подружились, Ирене как-то рассказала мне, что познакомилась в Буэнос-Айресе с неким инженером… Вы ведь инженер, не так ли?

— Да.

— Она только о вас и думала. Мы перечитали ваши письма.

— Ах да… те письма…

Ирене пояснила:

— У меня не было вашего адреса, а в консерватории изменили расписание… Я ездила утром…

— Она как-то вспомнила, будто вы упоминали, что живете в Бельграно. Случайно как раз в Бельграно живет одна моя подруга, которая брала у меня на время две-три партитуры… Вот мы и отправились за ними, хотя они мне были и не нужны, и в нескольких магазинах спросили, не знают ли они инженера Бальдера… Но никто ничего не мог о вас сообщить.

Эстанислао был безгранично восхищен таким интересом, проявленным к нему в неведомом для него прошлом, в то самое время, когда его интерес к Ирене был подавлен необъяснимой ленью под девизом «Поеду завтра».

Одновременно он почувствовал себя униженным, недостойным ее. Почему он не поехал в Тигре? Почему допустил, чтобы Ирене оказалась более последовательной в своих желаниях? Ее действия показывали, что в ней нет трусости, которая могла бы стать опасной для него в будущем. В то время как Ирене думала о нем, разыскивала его, он медлил с ответом на ее призыв. Не зная, что сказать в свое оправдание, воскликнул:

— Поразительно!.. В самом деле, как все это поразительно!

— Мы искали в телефонной книге… Нашли несколько Бальдеров, но среди них ни одного инженера.