Шрифт:
— Пять часов! Сядем на трамвай, а то я слишком поздно вернусь домой.
Темные места
— Милая. Ты не обидишься, если я задам тебе нескромный вопрос?
— Нет.
— Обещаешь сказать правду?
— Да.
— Скажи… ты — девушка?
— Бальдер, что за вопрос… Конечно… Почему ты об этом спрашиваешь?
— Ты уверена, что говоришь мне правду?
— Конечно…
— Ладно… Тогда не будем больше говорить об этом. Я верю тому, что ты сказала, и все.
— Но почему ты об этом спросил?
— Так… просто так…
Ирене подозрительно на него смотрит. Качает головой, как бы говоря: «Ох уж эти мужчины…», а Бальдер думает: «Какая неудача. Для моего счастья лучше было бы, если бы она уже потеряла невинность».
— О чем ты думаешь, Бальдер?
Он улыбается насмешливо и бросает ей едкие слова:
— Так, значит, ты — сеньорита… Сеньорита семнадцати лет… Самое страшное то, что ты красива, Ирене, и ты мне очень нравишься… И кроме того, хочешь, я скажу тебе одну вещь?.. Я смотрю на тебя и чувствую, что ты готова принадлежать мне… принадлежать полностью. Разве не так? Посмотри мне в глаза, девочка. Ты веришь, что я тебя люблю?
— Да…
— Ладно… успокойся… Я еще не окончательно сошел от тебя с ума и не требую этого.
Зеленоватые глаза расширяются и светлеют, становятся светло-карими в золотистую крапинку.
— Скажи, Ирене, ты меня любишь?
— Да, я тебя, очень люблю.
— Хорошо… Сейчас мне больше ничего не надо. Я тебя тоже люблю, очень люблю.
Погромыхивая, у платформы останавливается поезд.
Ирене садится в вагон и вдруг говорит ему:
— Останься, нас могут увидеть.
Он нехотя прощается с ней.
С тех пор они виделись почти каждый день.
И с каждым днем Бальдер чувствовал, что привязывается к девушке все больше и больше. Она доверялась ему с такой женской нежностью, которая не могла не волновать его чувственность.
Ирене приезжала в Буэнос-Айрес вместе с Зулемой. Бальдер не мог до конца понять, что связывает Ирене с подругой и что за жизнь та ведет. Подозревал, что Зулема обманывает мужа, не раз спрашивал об этом Ирене, но она говорила, что ни о чем таком ей ничего неизвестно. «Нет, Зулема — честная женщина, ей пришлось много вытерпеть от мужа. Он своим поведением убил ее любовь». Ирене лгала. Лгала, неизвестно зачем, ибо знала о многом, как это выяснится впоследствии. А поведение Зулемы было странным и подозрительным.
Она не терзалась моральными проблемами, отношения между Бальдером и Ирене восхищали ее, как восхищает хорошая картина или красивый пейзаж. Бальдер впоследствии вспомнил, как однажды в поезде, на пути в Тигре, когда Ирене сидела, рядом, склонив голову ему на плечо, Зулема, поместившаяся напротив них, вдруг безутешно покачала головой и на глазах у нее выступили слезы. Ирене тотчас отстранилась от Бальдера и, положив руку подруге на колено, наклонилась к ней и воскликнула:
— Бедная Зулема! Бедная Зулема!
— Что с вами? — спросил Бальдер, но Зулема молчала. По взглядам, которыми она обменивалась с Ирене, он понял, что подруги без слов говорят о чем-то секретном.
Ему было жаль Зулему, хотя он ее и не уважал. Как все эгоисты, он считал весьма полезным легкомыслие этой женщины — ведь это она устраивала ему встречи с Ирене, — но в то же время он сурово осуждал Зулему, полагая, что дружба с такой женщиной пагубна для Ирене.
Все более убеждаясь в порочности Зулемы, Бальдер вдруг обнаружил в своем представлении об Ирене темные места, и это поразило его весьма чувствительно. Пагубное влияние Зулемы как будто отчуждало от него Ирене, таило в себе опасность, в любой момент угрожавшую неожиданным ударом. Впоследствии он никак не мог забыть одну фразу, произнесенную Ирене. Речь шла о ее сестре Симоне, с которой Бальдер тогда еще знаком не был:
— Эта дурочка принимает жизнь всерьез.
На лице Бальдера не дрогнул ни один мускул. Словно он и не слыхал этих слов, но они больно его укололи: а разве сам он не принимает жизнь всерьез? Как знать, не скрываются ли за этими словами сомнительные поступки?
В другой раз у Зулемы вырвалось:
— Когда сеньора Лоайса прочла о вашем проекте строительства небоскребов, она сказала, что вы простая душа…
Она тотчас прикусила язык, оттого что сделала такое неловкое замечание, но так и не смогла понять, вник ли Бальдер в смысл ее слов, потому что он бесстрастно спросил ее, кивнув в сторону улицы: