— А борода отросла и волосы на голове выпали при жизни или… — но договорить не успел, так как острый локоток его спутницы вонзился ему в живот.

— Все мы когда-нибудь облысеем… У скелетов на черепе ничего, кроме плесени, не растет, — горестно покачал своей головой призрак.

— Наверное, он мел пол своей бородой. Потому-то здесь так неприбрано, — думал юноша, пока пытался отдышаться, уже не решаясь высказать свои мысли вслух.

— Но превратиться мне в поганца-переростка, если я когда-нибудь наведу уборку в этой проклятой библиотеке, — будто прочитал мысли Гаузена бывший уборщик. — После того, как они меня предали!

Тут старик принялся проклинать неизвестно кого на весь зал:

— Сволочи! Столько уже лет здесь торчу! Хотя бы колоду карт оставили пасьянс раскладывать вместо этих дурацких книжек!

— Вы хоть представляете, каково это быть призраком? — начал свой пространный монолог старик, не выдержав сотен лет безответной тишины. — Молчите! Я и так вижу, что не представляете. Быть привидением — это когда даже почесаться нельзя. Ибо призраку нечего чесать! Ах, как я любил чесаться. Так любил, что иногда расчесывался до крови, и где теперь моя кровь? Мертвому все наоборот — твердые стены теперь не составляют мне никакого препятствия, но чистый воздух, пропитанный солнечным светом для меня совершенно непреодолим. Да я вообще не могу покинуть эту проклятую библиотеку, а ведь ее я успел возненавидеть еще при жизни…

— Уломать этого недоживчика будет непросто, — подумал Гаузен. — А если его не вытурить, то никакого замка не случится. Замучает он строителей своим нытьем.

Но призрак и не думал успокаиваться:

— Не перебивайте! Вот при жизни мне не давали и слова произнести, все чего-то приказывали, заставляли… А ведь я так любил поспать! А сейчас я даже глаз сомкнуть не могу — у меня их попросту не осталось! Вечное бодрствование какое-то получается. А все мое нынешнее существование — это сущий кошмар наяву. Кошмар, затянувшийся на несколько сотен лет! А ведь так хочется забыться в сладких грезах, положив голову на мягкую подушку… Ах, как я любил вздремнуть! Эта любовь ко сну меня и погубила… А все из-за этих книжников! Из-за этих умников! Библиотечных червей с гнилыми сердцами! И я отдал им лучшие годы своей жизни! Или нет, постойте-ка… Это были худшие годы в моей жизни!

— Если бы у меня было столько золота, сколько он сидел в подземелье, — подумал про себя Гаузен, которому изрядно надоела болтовня призрачного старикашки. — То я не рылся бы сейчас в мусоре, а купил бы себе замок из зеленого камня… А еще корабль из красного дерева. А то некоторые… — тут Гаузен многозначительно зыркнул в сторону девушки, — держат меня за голодранца какого-то.

Но девушка не обратила на этот взгляд никакого внимания, так как, похоже, хотела о чем-то спросить призрака, но не знала как. Гаузен, не дожидаясь, пока она соберется с мыслями, решил прервать поток сознания призрака и пустить в дело свой скромный дар вежливого обращения с окружающими:

— Крутить-колотить! Вот ведь трепло призрачное! Проповедник обдолбанный! Пылесборник зачуханый! Распричитался тут, как последний побирушка на базарной площади! Я сколько лет провел среди всяких заумных зануд, и не жалуюсь каждому встречному, какой тяжелый отпечаток оставило мне в жизни общение с ними. Катал я их на тележке! Шибко начитанных не любишь, старичок-лысовичок? Держись от них подальше, Катапак подери! А при случае давай незаметно пинка, чтобы мордой в навозную кучу! Тебя что, поросячьего огрызка, на цепи держали, как последнего вшивого пса? Сцапал бы все самое ценное барахло темной ночью, да свалил через окошко, а эти тощие крючконосы бы тебя еще долго проклинали, как ты их сейчас!

После слов Гаузена в подземелье стало совсем тихо и спокойно. Девушка замерла от ужаса, а призрак — от удивления.

— Вот-вот! Я об этом тоже думал, — неожиданно согласился призрак, по-видимому, соскучившийся по обыкновенной площадной ругани. — Каким же я был идиотом, когда согласился на все это? А вы, — с некоторым одобрением обратился он к парочке искателей приключений, — мне сначала показались такими же умниками, что заточили меня здесь.

— Это мы-то умники? Да кто тут кого оскорбляет?! — возмутился Гаузен, сподобив призрака на новые откровения.

— Вы себе представляете — я был единственным человеком, который занимался делом в этом ордене. Когда остальные перебирали бумажки, я разгребал грязь. Да если бы не я — они давно бы все передохли! Они бы задохнулись в пыли, как мухи в закупоренной бутылке. Понимаете? Я каждый будний день спасал им жизни! И как они со мной поступили? Они бросили меня помирать, как рыбу, выкинутую на берег! Да если бы я знал наперед, я бы их всех… передушил во сне, — и призрак выкрутил свои призрачные руки, сдавливая воображаемые шеи… — Поджег бы всю их библиотеку, — он взмахнул руками, изображая пожар. Я бы… — тут он торжествующе замахал вытянутым указательным пальцем, похоже, отыскав из всех пыток самую страшную. — Я бы перепутал им все закладки в книгах!

— Старик, с такими замашками тебе в палачи надо было идти, — с тенью укора дал запоздавший на несколько сотен лет совет юноша.

— Да если бы вы знали, что они со мной сделали, — немного пристыжено пожаловался призрак. — Вы бы подписались под каждым моим словом. Ибо я сам ни писать, ни читать не умею…

— А ты не можешь поподробней рассказать о том, как тебя обидели? С самого начала? — наконец, подала голос девушка. — Может, тебе еще получится как-то помочь?

— Да как мне уже поможешь, — махнул рукой призрак.