— Нам будет легче понять друг друга, — поддержал спутницу Гаузен, про себя подумав: «А заодно понять, как поскорей избавиться от тебя». — Разница поколений, то, се…. Ну, действительно, не секрет же?

Старик заколебался в прямом и в переносном смысле, продемонстрировав лишний раз свою призрачную физиологию. Похоже, в нем все еще боролись сомнения, не подосланы ли его обидчиками эти незваные гости? Но, решив, что подобное их незнание скорее говорит об обратном, старик справился со своим гневом и начал рассказывать все по порядку:

— Это произошло во времена правления четырех королей. Тогда я работал уборщиком в ордене Охранителей Книг…

— Может, книгохранителей? — поправил Гаузен.

— Не перебивай! — шепнула девушка, а призрак счел своим долгом уточнить:

— Они не только хранили, но и охраняли, не давая… Как они там говорили? Ценному знанию попадать в чужие головы. Потому и охранители.

— Может, тогда, охранники? — не сдавался Гаузен.

— Охранникам все равно, что охранять, а эти знали, так что охранители, понятно? — снова начал закипать призрак.

— Как скажешь, дедуля, — снисходительно согласился Гаузен. — Чего ж тут не понять! Наверное, орден был ну просто охрани-и-ительный! — последнее слово он намеренно растянул, изображая восторг.

— Если ты не объяснишь своему другу, что старших нужно хоть немного уважать… — устав препираться, обратился призрак к девушке.

Ни слова не говоря, спутница Гаузена поудобней ухватила свой посох и так стукнула его по макушке, что юноша присел почти до самого пола.

— Ну, вот так они со мной и обращались… — то ли одобрительно, то ли осуждающе произнес призрак и стал рассказывать дальше:

— Меня звали Эрмин. Сейчас уже никто не помнит мое имя, да и тогда никто на меня особого внимания не обращал. До поры до времени не замечали… Пока не найдут какую-нибудь пылинку. А найдут — такой крик поднимут: «Эрмин, ты развел грязь! Эрмин, из-за тебя вокруг плесень! Эрмин, в углу паук сплел сеть! Эрмин, крысы погрызли кожаный переплет! Да как будто я их нарочно разводил! А ведь могли и канделябром по спине приложить! Я еще удивлялся, что вроде ученые люди, и добрее должны быть! Но потом я понял, что кругом меня окружают одни только негодяи!

— Вот-вот, — прибавил Гаузен, все еще потирая ушибленное место и недовольно поглядывая на свою обидчицу. — От ученых добра не жди. Ученость только и служит, что для оправдания всяких гадостей, вроде мучения ящериц или пускания крови.

Глаза привидения благодарно полыхнули, и его тон сменился с озлобленного на жалостливый:

— И что я им сделал? Ну, иногда воду на книги проливал. Бывало, о метлу мою запинались. Ну, любил поспать, но кто же не любил?

— Слушай старик, а ты умер таким или за все эти сотни лет состарился? — мелькнуло в голове у Гаузена. Ему вдруг опять стало интересно, стареют ли привидения? Но он решил не задавать этот вопрос, понимая, что этим может снова разозлить призрака.

— Да что им мог сделать такой жалкий старик, как я, — вновь запричитал Эрмин.

— Ага, значит, помер в старости. Ну, так чего расстраиваться? И так ему недолго оставалось, а тут еще и почти что бессмертие привалило, — подумал Гаузен, благоразумно промолчав.

— Тогда я не понимал причину их пренебрежения, но за долгие годы неусыпных ночей мне все стало ясно. Эти буквоеды попросту ненавидят простых людей! Для них я был букашкой, и меня расплющило как букашку. По их вине! — рассуждал призрак, распаляясь все больше и больше.

— Неслабо, наверное, пристукнуло… — посочувствовал Гаузен.

— Лучше тяжелое ранение, чем легкая смерть! И любая смерть лучше этого! Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас! — не прекращая, лил потоки гнева призрак.

— Тебя что, книгой придавило? — не выдержал Гаузен.

— Если бы все было так просто! — даже и не думал закругляться призрак. — Однажды, после длинной ночной смены я очень крепко спал. И, по-видимому, пока я спал, случилось землетрясение или еще какая-то ерунда. Как сейчас помню свой последний сон:

Будто бы я пошел в лес по ягоды, а они на деревьях растут. И я прыгаю, прыгаю, а еще думаю — надо назад вернуться, лестницу взять. Тут меня как ягодкой по голове и шарахнет! И темнота. А когда очнулся и понял, кем я очнулся, то лучше бы и не просыпаться вовсе! Сами-то книжники убежали, а меня будить не стали. А потом, видимо от встряски, факелы со стен попадали и подожгли то, что не было завалено камнями. После этого я превратился в какую-то ерунду. Нежить — вот подходящее слово. Ведь никому не захочется так жить. Кто-то скажет, что это бессмертие! Но ведь я… Я никогда не просил об этом!