— Что за привычка? Воровство? — съязвила девушка.

— Да как ты могла подумать! Помогаешь тут всяким, а тебя за проходимца какого-то держат, — разобиделся Гаузен.

— Ну, тогда, наверное, чего похуже? — не отступала девушка, и Гаузен понял, что если он не расскажет ей всю правду, то она от него не отстанет.

— В детстве я рос в монастыре водного бога Катапака, — немного смутившись, начал юноша. — И когда мне сильно хотелось по малой нужде, то зачастую я не бежал в отхожее место, которое находилось далеко во дворе, а пользовался ближайшим источником для омовения рук. Ну, просто подходил вплотную и делал вид, что мою руки. И тут подходит воспитательница Фелиндия, а я уже не могу остановиться и убежать, но делаю вид, что все нормально. А она сразу-то и не разглядела и говорит мне: Молодец, Гаузен, ты мой маленький чистюля, можно и мне на руки полить… А как подошла поближе, так заорала! Я чуть не оглох. Я месяц потом по ночам в кровати, кхм, кошмарами мучился, — тут юноша спохватился, что наговорил лишнего, но увидел, что девушка впервые за время их встречи смеется во весь голос. Гаузен, несмотря на всю неловкость ситуации, с радостью подумал, что между ними больше нет того недоверия, которое было вначале.

— Наверное, — борясь с последними приступами смеха, предположила девушка, — она тебе до сих пор по ночам является.

— Теперь ты понимаешь, какие воспоминания у меня от этого имени? — попытался вызвать сочувствие у девушки Гаузен.

— А по тебе ведь и впрямь не скажешь, что ты любишь умываться, — все еще улыбаясь, заметила Лин.

— О чем это ты? — насторожился Гаузен.

Девушка показала пальцем на его лицо. Гаузен провел по нему рукой и увидел, что она вся запачкалась. Похоже, что он оброс грязью еще в подземелье, когда рылся в книгах и попал в вихрь, устроенный призраком.

— Надо остановиться и поискать источник или реку, — спохватился юноша.

— Лучше ополоснись из фляжки, — посоветовала девушка.

— Там не осталось воды, — уклончиво ответил Гаузен. Он не хотел, чтобы девушка узнала, что там вино и обвинила его в пьянстве.

— Тоже мне беда, — пожала плечами девушка. — До этого не замечал, и сейчас не обращай внимания.

— Легко тебе говорить! Ты же не запачкалась! — возмутился юноша.

— Ну, может быть, правду люди говорят, что свинья всегда грязь найдет! — отозвалась Фелиндия.

— Я же шел впереди. Можно сказать, защищал тебя от пыли и грязи. Давай найдем ручей! У нас в Велитии бог воды — самый главный бог. Он грязнуль не любит! — продолжал упрашивать Гаузен.

— Мало ли в наше время немытых по миру шляется? А к чистому всегда больше подозрений. Если человек может позволить себе мыло, то у него могут быть деньги, а уже это может привлечь внимание разбойников. Уж кто-кто, а бандиты знают: Кто за собой следит, тому есть чего терять, — не переставала поучать Гаузена девушка.

— Ну, по тебе не скажешь, что ты за собой не следишь, — попытался возразить и одновременно сделать комплимент Гаузен.

— Я же девушка, — хмыкнула Фелиндия, пропустив похвалу мимо ушей. — Если будет возможность по пути, то остановимся. Я, конечно, служу другому ордену и не знаю всех ваших обычаев, но думаю, что ваш Катапак не такой сердитый, чтобы карать каждого неумывайку. Да и вообще, куда ты так торопишься? Почему тебе так хочется умыться непременно сейчас?

— Я думал, что ты меня… — начал было юноша, но в смущении замолчал.

— Я тебя что? — обеспокоилась девушка.

— Да так, ничего, — замялся Гаузен, и некоторое время они ехали молча, пока юноша не вспомнил другую свою просьбу:

— Ну, так что, могу я называть тебя Лин? — вновь предпринял попытку Гаузен.

— А почему хотя бы не Лина? — предложила девушка.

— Лина — это как-то длинно, — неуверенно возразил Гаузен.

— Ну ладно, можешь звать меня Лин, — согласилась, наконец, девушка. — Тем более, меня в ордене все так зовут.

— Что ж ты раньше упиралась! — прошептал Гаузен, лишний раз подумав о том, как он все-таки мало понимает этих женщин.

— И не надейся, что я буду звать тебя Гонзиком, — добавила девушка.

— Вот уж это я как-нибудь стерплю, — все еще сердито отозвался Гаузен. — А у вас в ордене все такие несговорчивые? — вдруг вырвалось у него.

— Да что ты вообще знаешь об ордене Всемзнания? — вспыхнула девушка.

— Ну, я слышал, что у вас, когда ложатся спать, вместо подушек кладут под голову книги, — предположил юноша.

— Это еще что за ерунда! — возмутилась Лин, но Гаузен не сдавался.

— Да ладно, чего уж тут! Каждый культ — он со своими странностями. Вот в Хаслинии поклоняются огненному богу Шальварку и всю пищу жарят только на огне. А суп готовят, пока кастрюля не выкипит хотя бы на половину, чтобы, как они говорят, вода пропиталась огнем. Ерунда какая-то! Вода и огонь несовместимы! Вот у вас в Альдории все понятно без вопросов. Мне тут рассказывали, будто вы настолько любите чтение, что даже на обед едите жареных книжных червей, — тут девушка прямо задохнулась от возмущения, но это было еще не все, что Гаузен знал об ордене Всемзнания. — А еще я слыхал про одного служителя вашего ордена. Так он был такой жадный, что всю жизнь искал колодец, исполняющий желания. И когда нашел, то ему нужно было бросить туда монетку и загадать желание. Ему пришлось пересилить себя вместе со своей жадностью и выбросить монетку в колодец. Но когда он ее кинул, сил сдерживать свою жадность у него совсем не осталось, и он бросился вниз в колодец за монеткой. А ведь мог бы пожелать себе горы золота!

— Гаузен, тебе никто не говорил, что твой язык похож на лопату? — раздраженно прервала юношу Лин.

— В смысле, это потому что я острый на язык и каждое мое слово вызывает смех? — наобум ляпнул Гаузен.

— Нет, это все из-за того, что каждым своим словом ты копаешь себе могилу! — рассержено выпалила девушка и обиженно добавила:

— И вообще мы жадные только до знаний. У нас даже поговорка есть — лучше книга в руке, чем монета в кошельке.

Некоторое время они опять ехали молча.