Драко, как обычно, остановился возле комнаты Гермионы. Большинство ночей он проводил именно в ее опочивальне, потому его постель в хозяйской спальне была пуста и холодна уже около двух недель. Слизеринец всерьез задумывался над тем, чтобы перевести Гермиону к себе. До вчерашней ночи, разумеется…

Возможно, что раньше она могла бы благосклонно воспринять новость о предстоящем переезде, но сейчас грязнокровка может решить, что это не дар большей свободы и доверия, а подачка, желание искупить вину.

Сердце билось где-то в горле… Малфой неподвижно стоял возле закрытой двери, раздумывая. «А стоит ли сегодня к ней заходить? Гермиона может плохо отнестись… Наплевать! Она – рабыня! Моя рабыня! Должна делать все, что я скажу…» – думал Драко, шепча заветные слова:

– Откройся.

Дверь бесшумно распахнулась, впуская распаленного юношу в теплые объятья гриффиндорской комнаты. Здесь, внутри, царила непроглядная, почти материальная тишина. Изредка ее нарушало тихое потрескивание дров в камине. Должно быть, Гермиона замерзла и хотела согреться. Скудный свет оранжевого огня озарял половину комнаты. Длинные красные шторы закрывали большое окно, но сквозь плотную ткань все равно просвечивался огромный серебряный диск луны.

Гермиона сладко спала в своей высокой кровати. Она мирно посапывала, уткнувшись носом в нежно-золотую подушку. Как и полагалось, домовики сменили постельное белье, заменив окровавленную простынь – чистой. Никто из них и ухом не повел, увидев следы крови. В конце концов, это не их дело, пусть хозяин занимается всем, чем пожелает заниматься.

На тумбочке, совсем рядом с кроватью, лежала раскрытая книга, та, которую Гермиона самолично выбрала из огромной библиотеки Драко. Какие-то старые детские сказки, которых Малфой никогда не читал. Рядом с книгой стояла большая чашка с недопитым чаем, а чуть поодаль была тарелка с печеньем. Овсяные, с шоколадной крошкой. Малфой ухмыльнулся, узнав, что Гермиона любит то же печенье, что и он.

В его голове всплыли воспоминания об утре, когда он решил оставить ласки на потом. Ну, разве успеет она прийти в норму всего за день? Конечно, нет. Какой бы серьезной ни была ее травма… Может и не стоит сегодня беспокоить ее? Пусть спит, набирается сил, ведь Гермиона нужна Драко здоровой и счастливой… А будет ли она когда-нибудь счастлива в этом доме? А что еще важнее – счастлива вместе с ним? Нет. Драко уже устал тешить себя подобными надеждами…

Малфой оглядел спящую рабыню. Непокорные кудрявые волосы были разбросаны по подушке. Она лежала на животе и перед взором Драко предстала ее спина, сокрытая тонкой красной ночнушкой. Этот проклятый порочный цвет удивительно сочетался с этой проклятой девушкой. В красном Гермиона казалась величественной львицей, рядом с которой меркнут даже представительницы самой чистой крови.

Ее тонкие пальчики сжали подушку, так крепко, что юноше сразу стало ясно, что она вновь заснула в слезах. Что-то больно кольнуло в груди, словно это он виноват… «А кто еще?! Кто еще виноват?», – спросил себя Драко. Юноша оглядел спину Гермионы, исполосованную множеством глубоких ран. Теодор сказал, что следы останутся навсегда…

Руки Малфоя затряслись непонятно откуда взявшейся дрожью. Казалось, что из самых недр его души сейчас выходит нечто ужасноe, горькое и злое. Оно причиняет юноше невероятную боль, заставляя скрючиться. Грудь сдавливает, тяжело дышать. Малфой открыл рот и жадно ловил воздух, наполняя легкие. Что это? Чувство вины? Вины перед рабыней, за то, что использовал ее тело по назначению? Глупости, какие глупости…

Драко кинулся в ванную комнату, съедаемый этой жгучей страстью, мешающейся с виной перед Гермионой. Малфой хотел взять ее, жестко и грубо войти в это нежное хрупкое тельце, но не мог. Не мог, не хотел вновь сотворить с ней что-то ужасное или болезненное.

Слизеринец скрипнул дверью, надеясь, что Гермиона все еще спит. Он включил свет и остановился напротив раковины. Юноша повернул ручку крана, и на его ладони полилась ледяная, отрезвляющая вода. Он наклонился к раковине, ополоснул лицо. Приятная прохлада разлилась по телу, успокаивая, предавая сил. Малфой дышал тяжело, делая редкие рваные вдохи, вбирая в грудь как можно больше воздуха, стараясь заполнить пустоту внутри. Руки все тряслись…

Наконец, немного успокоившись, Драко, не вытирая холодной воды с мокрых рук, принялся торопливо расстегивать рубашку. Покончив с последней пуговкой, он вновь поднял глаза к зеркалу. Лицо юноши было покрасневшим и уставшим. Платиновые волосы растрепались, освободились от тугой резинки и мягко спадали на плечи. Малфой сузил свои серые, точно холодный металл глаза. Он пытался разглядеть что-то в своем отражении, что-то, видевшееся только ему.

Внезапно, в голове раздался тихий, но навязчивый голос покойного отца… «Какая-то грязнокровка учится лучше тебя. Ты позоришь нашу семью». Драко с ужасом поглядел в отражение и понял, что безумно похож на покойного родителя. Это сходство, это ужасное сходство пугает. Те же длинные роскошные волосы. Те же холодные, безразличные глаза, тот же сильный подбородок, тот же высокий покатый лоб…

В порыве отчаяния, Драко схватил с небольшой полочки ножницы. «Замолчи, замолчи…», – умолял он воображаемый голос. Трясущимися руками Малфой поднял серебряные ножницы вверх. Цок – стукнулось лезвие о лезвие. Светлые пряди ливнем падали в раковину. С каждым щелчком Драко чувствовал, как кровь отливает от лица, он чувствовал, что невидимый груз аристократического происхождения спадает с его широких плеч. Каждый щелчок предшествует падающей пряди светлых волос, каждый щелчок дарует облегчение.