Степанов крепко взял ее под руку.

Его одолевала беспокойная мысль: «Что же случилось с Ниной?» Он сделал множество предположений, в их числе и просто недостойное: «Не пьяна ли?.. Может, кто из кавалеров избил?» Одно ему почему-то не пришло на ум: упала в обморок от голода.

Он бережно вел ее домой, в неизвестный ему сарайчик за линией железной дороги, надеясь оставить Нину в надежных руках. А если выяснит, что положение ее более серьезно, чем ему сейчас представляется, отведет и в больницу…

Но на полпути к своему жилищу Нина вдруг остановилась.

— Ты что?.. — спросил Степанов.

— Я зайду к Монаховым… Вот… — Она кивнула на землянку неподалеку. — А поговорим в другой раз, ладно?

— Это твои знакомые? А может, лучше домой?..

— Нет, сюда… — решительно ответила девушка.

— Пожалуйста…

Степанов повел ее к землянке справа. Он не заметил или не придал тому значения: им навстречу двигалась мужская фигура. Ему было невдомек, что Нина опасалась: повстречается и увидит — молодой учитель с ней!.. А сейчас попробуй что-нибудь пойми: какая-то женщина сошла под своды землянки Монаховых…

Степанов остался один. Теперь можно и на Остоженскую. Может, Вера уже приехала…

Ветер усилился. Луна проглядывала в редкие прорехи в густом подвижном месиве туч, словно вытолкнутая ими, спускалась к самой земле, светила секунду-две и снова пропадала.

Два года назад Степанов мог пройти к Вере с завязанными глазами. Знал все выбоины на тротуарах и мостовых… По Советской нужно дойти до двухэтажного — «красного», как его часто называли, — магазина и свернуть влево. Через полтора квартала и будет дом Веры.

Старый, но еще очень прочный, просторный дом, в котором родилось и выросло не одно поколение русских интеллигентов, был расположен «по-городски» — по улице в длину, стоял на прочном каменном фундаменте. Кто-то из предков Веры был в родстве с известным историком Соловьевым, мать окончила Высшие женские курсы в Москве, отец, как и дед, врач.

Гостиная, библиотека, столовая, кабинет обставлены старинной мебелью красного дерева. В гостиной осенними и зимними вечерами иногда затапливали камин, украшенный незатейливым, быть может, даже грубоватым, но хорошо передававшим дух времени чугунным литьем Мальцевского завода в Песочне. В отсветах рассыпавшихся раскаленных углей особенно ярким становился красный шелк обивки кресел. Перед камином стояла низенькая скамеечка, на которой любила читать Вера.

Война разметала семью Соловьевых. Отец и старший брат ушли на фронт. Вера заканчивала педагогический институт в Смоленске. Как она оказалась в Дебрянске, почему не уехала и где ее мать, Степанов не знал.

…Луна на миг осветила развалины «красного» магазина — торчавший острым зубом угол, свисавшую к земле железную балку. Степанов помнил, как свернул налево. Не видя ничего, кроме неясных силуэтов печей, он пытался найти пожарище Вериного дома.

«Вот здесь же должен быть… Третий дом от угла и был ее…»

Но ничто не напоминало участка Соловьевых. Где же фундамент? Он-то должен уцелеть. А деревья?..

«Может, между домами стоял какой-нибудь амбар?»

Степанов выждал, когда проглянула луна, всмотрелся в развалины. Ярко и холодно блестел кафель голландок, резче стали силуэты русских печей… То же справа, то же слева…

Неожиданно ему послышался плач ребенка. Степанов осмотрелся в надежде обнаружить какое-нибудь жилье и спросить, как найти Соловьевых.

«Почудилось?..»

Однако плач повторился снова: люди где-то близко. Здесь! Обрадованный, зашагал быстрее. Вскоре под ногами нащупал стежку, и она привела его к черной дыре. Оттуда, из-под земли, слышен был плач ребенка, голос женщины, убаюкивающий его, тянуло дымом.

Стоя на одной ноге, он опустил другую в дыру, чтобы нащупать ступеньку. Но, как ни старался, как глубоко ни опускал ногу, ничего обнаружить не мог. В другом углу дыры он нашел остатки первой ступеньки. Вторая сохранилась хорошо, третья тоже, четвертой не было, и Степанов слетел вниз и стукнулся плечом о железную полуоткрытую дверь. Она загудела странным образом и захлопнулась с лязгом.

— Кто там? — послышался женский голос.

— На минутку можно зайти? — спросил Степанов, думая о том, что ему повезло: не зашиб больную ногу.

— Заходите. Что же поздно-то?..

Отсчет времени велся, видимо, не по часам, а с того момента, когда начинало темнеть и нужно было зажигать коптилку. «Поздно!» Степанов потянул дверь на себя, и она со скрежетом медленно отошла от стены. Слегка ударившись о притолоку, он переступил порог, оставив дверь по-прежнему полуоткрытой.

Был слабо освещен лишь один угол низкого с полукруглым сводом подвала. Степанов не сразу различил женщину, стоявшую перед ним.

— Простите за беспокойство, вы не скажете, как пройти к Соловьевым, к Вере Соловьевой?