— Есть шесть коров, есть еще сильные бабы…

— И на коровах возят?

— Еще как! На бодливых не выходит, а на других — можно… Молока, правда, меньше дают, так что делать?

— Да, да… — пробормотал Степанов, который чувствовал себя все более неловко.

Старуха подвинула чугунок ближе к огню, подкинула дровишек.

— А то еще бабы… Которые сильные, говорю, те на себе…

Степанов молчал. Что скажешь!..

— Иван Алексеевич домой еще зайдет? — спросил, быстро умывшись.

— А как же? Завтрак приготовлю, и явится.

Действительно, когда старуха поставила на стол чугун с картошкой, огурцы, хлеб и молоко, пришел хозяин.

— Ну, товарищ Степанов, — сказал он, поздоровавшись, — вам, видно, полагается посошок на дорожку… — Малышев подошел к шкафу и достал бутылку с остатками самогона. — Выпьем — и с богом. Лошадь вашу дочка подкормила… Садитесь. И ты, мать, садись… Галя, доченька! Где ты там? Быстрее!..

Степанов сел.

— Пить не стоит, Иван Алексеевич… Хватит. Позавтракаем и поедем в лес.

— То есть?

— Повозим лес и на Орлике…

Малышев вскинул на гостя добрые серые глаза, с полминуты смотрел на него, словно изучая.

— Михаил Николаевич, лошадь райисполкомовская, одна, видно, на всех… — напомнил Малышев, чтобы Степанов хорошенько уразумел, на что он решается.

— Знаю, — ответил Степанов. — Позавтракаем и поедем в лес.

— Ну, смотрите, Михаил Николаевич… — сказал Малышев.

Старуха мелко перекрестилась, и только Галя продолжала жевать как ни в чем не бывало.

…До самых сумерек Малышев, Степанов, трое парней, два инвалида и семь женщин возили из ближнего леса строительный материал для школы и домов. Деревенские сначала все поглядывали на незнакомца и тайком от него осведомлялись у Малышева, кто ж это такой. Спешили. Как можно не воспользоваться счастливым случаем? Не обедали: послали ребят за хлебом и картошкой, пожевали на ходу.

Строевой лес возили из ближайшего бора на дрогах. Чтобы уместить пятиметровое бревно, задок оттягивался на нужную длину на распорках, которые здесь называли кривулями. Их можно было укрепить на водиле и в двух, и чуть ли не в трех метрах от передка. Остальные нужные метры наращивали кривулями.

Корова, запряженная в такие дроги, выглядела странно: дуга над рогатой головой, приспособленный лошадиный хомут, на других — самодельное ярмо из кожи и войлока, на спине — чересседельник, на морде — аркан…

Пока грузили и веревками крепили бревна или, если тяжелое, одно бревно, корова стояла и, чувствуя непривычный гнет упряжи, тревожно мычала, призывая людей разобраться в странном явлении и помочь ей. А когда хозяйка брала ее за аркан и нужно было тащить дроги с грузом, не могла понять, почему становилось так тяжело, с таким трудом вдруг давался каждый шаг и почему люди кричали на нее и били по бокам хворостинами…

На подъемах, жалеючи коров, бабы сами хватались за оглобли: кто за одну тащил, кто за другую, кто толкал дроги сзади… В такие минуты корове идти становилось гораздо легче, но вскоре опять постепенно привязывалась эта тяжесть, и тогда чаще свистели хворостины…

— Животинка ты моя! Кормилица…

И снова бабы, жалея скотину, стремились взять основную тяжесть на себя.

— Хватит, бабы, — просил тогда Малышев. — Себя пожалейте хотя бы ради ребят…

Лицо и шея его багровели еще больше: чтобы не надорвались бабы, нужно было надрываться на крутых подъемах самому. Нет другого выхода… Ни из чего силы не возьмешь.

Все просто и ясно.

Что же… Степанов не раз видел, как, надрываясь, вытаскивали солдаты из колдобин машины и орудия. Сам надрывался. Но здесь — женщины!.. Женщины!.. И не только молодые, но и старухи… И они таскали бревна, грузили, помогали везти… А чего стоило валить деревья, ошкуривать!..

И при погрузке председатель тоже старался ухватиться за тот конец, что потяжелев. Единственной рукой цепко захватывал тяжеленный комель и, командуя: «Раз-два, взяли!», укладывал на передок. Степанов видел, что председатель из тех людей, которые за любое трудное дело берутся первыми…

С Орликом, которого тоже впрягли в дроги, управлялся маломощный паренек: чего проще! Бабы, да и сам Малышев, поглядывали на лошадь и удивлялись, что вот так, оказывается, привычно и легко можно возить тяжеленные бревна…

— Господи! — сказала одна. — Возили же когда-то!..

Паренек, приданный Орлику, первый раз чуть не наделал беды. Он некрепко держал его за узду, и на спуске к мостику Орлик вырвался… Тяжело груженные дроги толкали его, и он помчал, с грохотом проехал по хлипкому настилу, чуть не выворотив перила концами бревен, и остановился перед подъемом.