– Поговорим.

– Ничего я тебе, ментяра, не скажу, - набычился зэк.

– Тогда полетаем, - пожал я плечами.

– Ага, конечно, - сукин сын вёл себя вызывающе.
– Давай. Блефуй, мусорок.

Я двинул Андрею в рожу. Как в кино: "аккуратно, но сильно", отчего мой будущий информатор, издав крик раненой чайки, рухнул на мокрый гудрон крыши. Мои волосы промокли, и вода с них начала стекать вниз - по лицу и шее. Мерзко. Я поднял скулившее тело за ногу: оно оказалось очень лёгким.

– Ты чо творишь, э?!
– глаза бывшего зэка широко раскрылись, а лицо перекосило от ужаса. Мокрая рубашка сползла к груди, открывая вид на наколотую синими чернилами биографию. Я усмехнулся: жизнь у Андрея была бурная и нелёгкая, матёрый урка, давний "клиент" милиции. Даже удивительно, почему его ещё не расстреляли. Советская власть была строгой, но справедливой: любой преступник получал возможность искупить вину, перевоспитаться и вернуться к нормальной жизни. Партия могла дать оступившемуся второй и даже третий шанс, но после третьего обвинительного приговора рецидивист железно приговаривался к пуле в затылок. За что угодно - хоть за украденный гвоздь, хоть за те самые сакральные три колоска. Кто-то наверху считал, что, раз уж человек неспособен стать на верный путь, то и нечего на него воздух переводить.
– Чо творишь?! Перестань!

Андрей оказался за краем и осознал, как далеко ему придётся лететь. Внизу тускло светились оранжевые фонари, похожие отсюда на бусы. Моя рука дрогнула якобы от напряжения - и зэк истошно завопил.

– Поставь меня! Поставь меня обратно! Поставь, ты, слышь?!

– Твоя большая ошибка в том, - я подался немного вперёд, вызвав очередную порцию воплей и ругательств, - что ты с чего-то увидел во мне мента. И сейчас думаешь, что советская милиция - самая гуманная милиция в мире, и я ничего с тобой не сделаю. А я могу. Хотя бы просто уронить, если будешь дёргаться.

– Отпусти!
– выпалил Андрей и тут же поправился, увидев моё выражение лица. Очень кровожадное выражение.
– Нет-нет, не отпускай!

Я засмеялся, рука снова дрогнула. Крик далеко разнёсся над ночной Москвой, приглушаемый шумом дождя и свистом изредка налетавшего северного ветра.

– Рассказывай, что тебе известно про Унгерна!
– рявкнул я.

– Да иди ты!

– Учти, я очень быстро устаю! А до тех пор, пока не услышу всё, что ты знаешь, то на крышу не верну! Чем дольше молчишь, тем ближе твои мозги к асфальту! Говори!

Ответом стало молчание, сопение, тяжёлое дыхание и взгляд, направленный то на меня, то вниз, к фонарям и припаркованным у подъезда машинам.

– Ну?!
– взревел я.

– Ладно-ладно!
– решился Андрей, примирительно поднимая руки.
– Расскажу! Только не бросай!

По правде, не стоило и ждать иного исхода. Все эти крутые парни, "масть блатная", "бродяги" и "честные воры" раскалывались с полпинка, как только чувствовали малейшую опасность для собственной шкуры. Несгибаемые урки-борцы с системой существовали только в бульварных книжках времён моего детства и ранней юности, когда ещё не выветрилась тюремная романтика.

– Ты знал Унгерна лично?

Мышцы уже начало немного сводить, и в этот раз рука задрожала не показушно.

– Знал! Знал!
– возопил Андрей.
– Малец-казах, учился в Бауманке на инженера-электронщика!

Тевтонец, тоже мне...

– Сколько лет? Где жил? Как зовут?

– Двадцать пять где-то, жил на Плющихе в бараках, дом восемь! Зовут Володя! Володя Тильман!

– Что?! Какой нахрен Тильман? Он же казах!

– У него мать казашка, а отец был немец! Я правду говорю!

Я включил тепловизор. Действительно не врёт. Значит, Унгерн - самый настоящий казахский тевтон. Анекдот, да и только. Я зашипел от того, что рука ослабела и пальцы разжимались. Зэк, заметивший, что его нога выскальзывает, чуть ли не зарыдал:

– Перенеси меня на крышу, братан! Перенеси, будь человеком! Я всё скажу!

– Ага, чтобы ты мне опять горбатого лепить начал?
– рыкнул я.
– Говори! Времени у тебя мало! Над чем работали?

– Мы с ним коэффициент труда хотели хакнуть! И над распределением ширпотреба работали! Страницы министерств, каналы связи! С него была техника, с меня - продажа, я пацанам загнать хотел! Всё! Я всё сказал! Я больше ничего не знаю! Честно! На крышу перенеси, братан, прошу!

Я присмотрелся к нему в тепловом диапазоне. Тоже правда.

– Где он работал?

– На "Лебедях"!

Вот так та-ак. Я присвистнул от удивления. Вот и завод имени Лебедева проявился. Занятно, очень занятно.

– Где его найти?!

– Так... нигде! Пропал он!
– развёл руками зэк.

– Врёшь!
– заорал я и потряс его над пропастью.
– Сейчас сброшу нахрен!

– Не вру! Не вру!
– заверещал Андрей.

– Где его искать?

– Да не знаю я! На работе, может! Или дома, - от страха мой собеседник соображал очень туго.