Потом, как это себе давно представлял Гитлер, можно было «рассчитаться» и с Россией. Но Молотов не давал себя обмануть и, в случае сближения, настаивал на удовлетворении дополнительных советских интересов в Европе. Гитлер, однако, не хотел допустить этого, исходя из германских экономических интересов в Румынии и в Финляндии. В отличие от позиции, которую он занимал годом ранее, ему уже не был важен новый дипломатический удар по Англии, если за него приходится платить столь высокую цену, затребованную Москвой.

В конечном итоге оба диктатора испытали разочарование. В новом торговом соглашении стратегическое сотрудничество определялось как первостепенное. Сталин, по всей видимости, верил в то, что Гитлер не отважится начать войну на два фронта, и напрочь отметал все предупреждения своих секретных служб о сосредоточении германских войск на востоке. Он продолжал спешно реорганизовывать и перевооружать Красную армию. Ускоренная концентрация русских войск в оккупированных западных районах как нельзя кстати отвечала тактическим и оперативным расчетам Гальдера, ведь благодаря этому росли шансы на то, что основные силы Красной армии будут разбиты в приграничных сражениях уже на первом этапе Восточного похода. Правда, Сталин собрал свои основные силы на юге с целью обороны Украины, что угрожало флангу Гальдера при нанесении главного удара в центре в направлении на Москву.

Паулюс в начале декабря 1940 г. попытался в рамках штабной игры с участием руководства Генерального штаба проверить на картах сложившуюся оперативную обстановку{482}. При этом выяснилось, что сражение в районе Минска с целью широкого охвата русских приведет к успеху только в том случае, если в наличии будут крупные пехотные соединения, способные захлопнуть котел и высвободить тем самым танковые части для их скорейшего продвижения вперед. Быстрого окончания кампании с захватом Москвы можно достичь только в том случае, если северная и южная группы армий будут видеть свою главную задачу в прикрытии флангов группы «Центр», а измотанная Красная армия отведет свои войска для обороны Москвы. Все это были лишь предположения, которым не дано было осуществиться летом 1941 г.

И все-таки в германском руководстве в полной мере осознавался весь риск плана Гальдера. Однако начальника Генерального штаба это не смущало. Даже дополнительная оперативная разработка Восточной кампании, которую подготовил и представил 7 декабря начальник штаба будущей группы армий «Юг» генерал Георг фон Зоденштерн, не привнесла никаких изменений. Он вернулся к старой идее связать противника в затяжных боях в центре, т. е. «в польских окопах» или перед Припятскими болотами, а затем левым крылом с его двумя танковыми группами с севера и группой армий, включавшей одну танковую группу, с юга продолжить наступление на удобных участках местности, захватить важные экономические и оборонные центры и взять в котел охваченный с флангов русский центр{483}.

Этот не очень новый план, однако, так и остался нереализованным: Гальдер за два дня до его получения уже успел доложить фюреру свой замысел операции{484}.

Во время этого доклада Гитлера в его утомительно длинных монологах больше волновали иные военные столкновения и иные театры военных действий, но он одновременно подчеркивал, что вопрос гегемонии в Европе должен решиться «в битве с Россией». При этом он не говорил с полной ясностью о концентрации всех сил для достижения данной цели. Что касается оперативного плана Гальдера, то Гитлер с ним полностью согласился, сделав, однако, некоторые дополнения, из которых стало понятно, что они расходились по некоторым определяющим точкам зрения. Речь в первую очередь шла о втором этапе войны на Востоке. В отличие от Гальдера, который устремил свой взгляд на Москву, Гитлер видел первоочередную необходимость в урегулировании всех вопросов в Прибалтике. От дальнейшей дискуссии Гальдер уклонился и, вероятно, понадеялся на то, что сможет реализовать свою концепцию в ходе боевых действий.

В установленном порядке подполковник Лоссберг представил в ОКВ проект «Директивы № 21», в которой Гитлер определил приоритетные задачи вермахта. В окончательной редакции этого документа, датированного 18 декабря 1940 г., его рукой сделаны пометки по некоторым вопросам, которые свидетельствуют о том, что он не обратил внимания на интенции Гальдера{485}. Гитлер тоже придавал первостепенное значение разгрому русских сухопутных сил в приграничных сражениях, но в дальнейшем ходе событий он ставил задачу на овладение Прибалтикой и прикрытие Балтийского моря. Лишь только после этого должно было одновременно последовать овладение Москвой и важным в военно-экономическом отношении Донецким бассейном. Затронут был и Урал, о Кавказе речь не шла. В целом эти краткие пометки отразили угол зрения ОКБ, что выражалось не только в военно-экономических аспектах, но и в существенном усилении значения люфтваффе и флота в предстоящей войне. Это было указание Гитлера командующим видами вооруженных сил, в соответствии с которым они должны были представить ему их дальнейшие планы. Работу следовало завершить к 15 мая 1941 г., а это значило, исходя из сложившегося опыта, что окончательное решение не будет принято, тем более что в это же время всеми силами продолжала осуществляться полномасштабная подготовка операции «Морской лев».

Командующий сухопутными войсками поручил поэтому адъютанту штаба выяснить у фюрера, действительно ли он собирается начать кампанию или только «блефует». У майора Энгеля сложилось впечатление, что Гитлер еще и сам не знал, как действовать дальше. Но военной верхушке он не доверял. А вот что его особенно волновало, так это «упрямство англичан» и неясность с силами русских. «Он все время подчеркивает, что право принимать все решения оставляет только за собой. Визит Молотова показал, что Россия хочет прибрать к рукам Европу. Он не мог позволить себе отдать Балканы, ему уже достаточно страхов за Финляндию. Пакт никогда не был честным, потому что пропасть в мировоззрениях слишком велика»{486}. Отправив военную миссию в Румынию и восстановив контакты с Финляндией, Гитлер уже давно определил свои стратегические интересы. Фюрер осознавал интересы конкурировавшего с ним Сталина, но явно не мог распознать всю сложность того вынужденного положения -цугцванга — которое толкнуло его к нападению на СССР.

Информация, полученная от адъютанта майора Энгеля, могла вполне послужить командованию сухопутных войск основанием для укрепления фюрера в его мыслях: вначале осуществить либо форсировать благодаря Англии тыловое прикрытие на Востоке, решение которого искали еще с 1930-х гг. Но Браухич не воспользовался этим, хотя и ему не были чужды сомнения в возможности вести войну на два фронта, как это обрисовало командование флотом. При обсуждении положения дел с планом «Барбаросса», которого так ждал Гитлер, Браухич и замещавший Гальдера Паулюс нашли, к взаимному удовлетворению, полное единодушие в вопросах сосредоточения, развертывания войск и направлении главного удара. Правда, Гитлер буквально вцепился зубами в идею «наступления на севере и на юге». «На первом плане постоянно возникают аргументы экономического, равно как и идеологического порядка: на юге — нефть и зерно, на севере — уничтожение мировоззренческого оплота, Ленинграда». Гитлер, таким образом, был в большей степени привержен представлениям былых лет, чем командование вермахта. Поскольку диктатор принял решение не вести ограниченную войну и не заключать мира ни с каким русским правительством, то Гальдер нацелил свой взгляд на Москву. По его оценке, только так можно было добиться скорого окончания войны.