— Володя, может, все-таки поедешь?..

— Поздно, пока соберусь…

— Поезжай, Володя, может, тебя ждут.

— Свои-то есть? — спрашиваю.

Володя отрицательно мотает головой.

— Мама умерла, когда мне было три года.

Мы разговариваем с Володей, а Василий принес полную шапку денег. Я тоже выворачиваю карманы.

— Возьми с собой и Татьяну, вдвоем сподручнее, — говорит Василий Андреевич…

Проводили Вовку и снова по кабинам.

Налетел порывистый ветер. Заметался снег, зацарапался по стеклам. Повыло, подуло и улеглось.

— Чай надо бы варить, — потягиваясь, говорит Славка. — Погреться бы горяченьким. Прикемарил и сразу замерз. Не спишь — сидишь, ничего, не мерзнешь, стоит только хыр, хыр, так и дуба секешь, отчего так?

Славка достает из багажника ведро, я помогаю набить его снегом, развожу на обочине костерок. Вместо дров — смоченная в солярке ветошь. Чай получается жирный — маслянистый, но ничего, пить можно, если погуще заварить. Досталось каждому по полкружке. Попили вприкуску и в путь.

К Колыме подошли задолго до рассвета. Река лежала подо льдом и ничем не выдавала себя. Разве только сильнее по прорану тянул холодный воздух. Да на противоположном берегу в поселке выли собаки. Переправу брать с ходу побоялись. Решили обождать рассвета. Пока долбили проруби, замеряли лед, на востоке высветлило. Нам и раньше, еще в Якутии, приходилось проводить тяжеловесы через реки. Но там, прежде чем спуститься на лед, его намораживали; делали из хлыстов лежневку-настил, а потом насосами из прорубей качали воду и заливали эту стлань из брандспойтов. Намораживали. Но там были реки неширокие. А тут Колыма-матушка — в полтысячи шагов не уложишься. А во всей округе доброй лесины не выберешь. Решили лунки долбить в шахматном порядке через всю реку, чтобы при переходе лед самортизировал. Замерили на всякий случай глубину…

— Смотрите, мужики, — предупредил нас рыбак, он жил тут же на берегу, в избушке, — проломите лед, попадете на откорм моим налимам. Жуткое дело… Вот был случай. Видите, где сейчас железный мост, лет тридцать тому назад стоял деревянный. И вот однажды, во время ледохода, настолько поднялась вода, что того и гляди мост унесет. А мост сорвать — одна без другой части Колымы не могут быть никак. Так вот, в то самое время подъехал начальник Дальстроя. А вода уже переливалась через настил. Машин собралось видимо-невидимо, что с той, что с другой стороны, а на мост сунуться боятся. Мост трясет как в лихорадке. А чем удержишь такую беду. Начальник велит шоферам машины загонять на мост. А кому жить надоело — никому. Шофера жмутся, мнутся. Тогда он сам подбегает к машине, выгоняет из кабины шофера, сам за руль и на мост. Только брызги веером из-под колес. Загнал машину на середину моста — остановился. Тут и другие осмелели и надвинулись машинами с обеих сторон. Пригрузили мост. Тогда начальник велит всем шоферам машины оставить, а самим на берег чесать. Сам целые сутки простоял по колено в воде. Удержал мост. Ушел, когда вода на спад пошла, на убыль. Всякое было. Было всякое. А вы-то свою оказию на мост не запихаете, не влезет. Куда такую дуру?

— По льду пойдем.

— По льду. Поглядим, поглядим. Тут как раз улово, тридцать саженей глубины будет…

Василий достает из нагрудного кармана документы и подает мне.

— Это на всякий случай.

— Постой. Возьмем «Колымагу» на длинные тросы с интервалом. Двух зайцев убьем, распределим нагрузку на лед, а в случае проломит лед, останется на тросу…

Два «Стратега» становятся головными для подстраховки.

— Ну, ребята, на полную силу жать, Василий Андреевич…

— Ясно, неужто, дед… не понимаем. — И Василий меня дедом кличет.

Сцепка уже готова. «Колымагу» подтянули на самый край берега. Дверки «Стратегов» приоткрыты: парни выглядывают, ждут команды. Шапку в воздух, пять пальцев вверх — рывок, пятую скорость — и «Колымага» на льду, треск, будто глубинная бомба разорвалась. Из прорубей выплеснулась вода, застонала река, а «Колымага» уже катит к фарватеру, лед трещит, словно ситец рвется… Ребята все газу поддают, и вот уже тягачи взметнулись на берег и с ходу выдернули тяжеловес.

— Ну вот.

— С тебя, дед, полагается! — растопыривает Славка большой палец и мизинец.

— Другой бы спорил — полагается так полагается…

Черная полоса воды перечеркнула Колыму. Лед, словно огромное животное, поднимается, дышит, выравнивается. Вода стекает в проруби, оголяя дорогу. Василий, опустив стекло, высунувшись, сушит пот.

— Что с тобой, Василий?

— Да так, что-то с маховиком, заело. — Он показывает на грудь.

— Славка, подмени…

Василий Андреевич не возражает…

На створ — Малую землю — по списку значилось человек тридцать. Соревновалось же — за право вбить первый кол на основных сооружениях, три тысячи.

Славка в списки не попал.

— Может быть, пропустили, дед?

— Почему пропустили, просто достойнее есть.

— А я спорю, — не обижался Славка, — наш комбат говаривал: воюют все, ордена не всем дают. Всем давать — не успеешь штамповать. Охота туда. Поговорил бы ты с начальством, скажи — в подсобное производство временно его — вот и пропустили.

— И я, дед, с тобой. Хочу поглядеть на исторический момент, — Андрей тоже канючит.

— А у тебя экзамены на носу…

— Слушай, дед, вот у нас на Диксоне… — заходит с другого боку Славка.

— Да ладно вам, — не выдерживаю я, — поговорю.

Да не одни они рвутся, весь поселок бурлит. Первый «десант» выбрасывают на правый берег. А вертолета до сих пор все нет. Шея уже устала, и глазам больно смотреть в небо. Солнце стояло над головой, и белым огнем полыхал на склонах сопок снег и исходил синей дымкой над вершинами низкорослых лиственниц. Там дымок настаивался и длинными космами тянулся к середине гор, к самым вершинам гольцов и доставал горизонт, тогда казалось, что дух из земли уходит в небо. Внизу гудел комар.