Был и такой случай. Как-то Талип стал замечать; что из банки исчезают червонцы. Привезет покупки из магазина, «ведет баланс» — добавит своих. Стал присматриваться. И бросилось ему в глаза: перед получкой денег ни у кого нет, а новичок один под хмельком ходит, хотя в котел не вносил. Но Талип даже не заподозрил его: такой положительный на вид мужик, в очках, в годах.

Однажды собрался Талип за селедкой в поселок да забыл записную тетрадь. Вернулся, смотрит и глазам не верит: очкарик шурует в банке. Талип даже оробел, открыл рот, а закрыть не может. Затем он вежливо снял со шкодника очки, положил их аккуратно на кровать, взял его за шиворот и носом об стол. Еще хорошо, ребята об этом происшествии не узнали. Новичок вернул деньги и сам же потом обо всем рассказал. А Талип извинился за то, что так нехорошо, не по-лэповски, получилось.

Тем дело и кончилось.

Строить ЛЭП — быть постоянно в движении. С вечера каждый знает, что будет делать завтра. Бригадир после ужина прикалывают на гвоздь список:

— Зачем тогда нас сюда завезли, раз леса нет? — возмущаются трелевщики. — О чем думали раньше?

Они правы.

Поели. Топоры, пилы на плечи. Бредем по снегу один за другим многоточием. Пунктиром вдоль трассы обозначились тягачи. Последние сваи развозят по линии. Талип со звеном подходит к стене леса, расстанавливает людей по краям визирки [1] . Просека сорок метров шириной, а визирка посредине.

— Отбивайте, как ниткой, ровно ведите, — говорит Талип, — мы будем центр секирить. Большой пень не оставлять.

Талип подходит к лиственнице, ударяет по ней обухом. На него сыплется лавина снега. Он утаптывает его вокруг дерева, оголяет ствол пониже и, поплевав на руки, р-раз топором! Дерево вздрагивает всем телом. Ребята, по уши пурхаясь в снегу, стаскивают в кучу срубленный подлесок. Крупные деревья оставляют «дружбистам». Лесу много, но строевого, тем более гидролеса, — и штуки со всей просеки не выберешь! Мелкий и густой рубить хуже — неподатлив он. Если попадется кустарник, то вместо топора берем самодельные секиры из поперечных пил, заточенных под углом. Только звенят да белеют костями срезы. За рубщиками «дружбисты» — подрезают и валят штучный лес, затем раскряжевщики перепиливают деревья на посильные куски, таскают и складывают в кучи для пожога. Парни машут топорами весь светлый день. Два перекура до обеда, два после. Можешь курить на ходу, но не советую, задохнешься. Норма — гектар вырубки на звено, не вырубишь — бурильщики остановятся, за ними станут линейщики. Главное звено в этой цепи бурильщики — тяжелая артиллерия. С головы до пят зимой и летом в пульпе. Их сразу отличишь, им достается, пожалуй, больше всех. Тащат они свои орудия тягачами от опоры к опоре, не свернешь ведь с трассы. Вот установили на пикетах станки, а легко сказать установили: надо натаскать кряжей, вымостить, выровнять площадку. Пока греется вода, подтащить электростанцию, подключить, подготовить снаряды, забурники, желонки [2] , обсадные трубы — вот и день прошел. Еще мает неизвестность — какой грунт. Наконец пробили скважину, забили сваи… и опять тащить к следующей опоре.

Линейщикам — ломы, ваги в руки, и начинай кантовать свечи: тридцатиметровые сваи — траверсы, раскосы, подкосы.

Так собирают опору.

А еще вначале, до этого — ошкуровка бревен, сборка, промазка торцов антисептиком. Когда наконец опора собрана и готова к установке, застропят ее тросом, закрепят расчалки. Бригадир подаст команду, подручные будут следить за растяжками, а тягач натянет трос через подающую стрелу, и опора медленно поползет к небу. Каждый четко знает, что ему делать, никакой толкотни.

Тракторист впивается глазами в бригадира, а тот задерет голову и только машет руками, — тут ошибаться не положено: «сыграет» опора — дров много будет.

Когда она станет буквой П, ею займутся верхолазы: натяжка провода, подвеска изоляторов, гирлянд. Лазят, как обезьяны, по опорам, висят на проводах: заделывают шлейфы (свободные концы). Смотреть на них без привычки — заболят позвоночник и шея.

Вообще со стороны смотреть на строительство ЛЭП одно удовольствие. В прошлом году приезжал к нам председатель постройкома. Мы тогда стояли на переправе через реку Курму. Ему так понравилось, что собирался (если бы не мошкара) семью к нам на отдых привезти.

Вот и Галка приехала к Димке. И уже на третий день раздор.

С одной стороны, подумать, зачем в такую даль тащилась, с другой — ведь живые же.

Сегодня ненароком оказался свидетелем спора:

— Ты поедешь?

— Нет, — отвечает Димка.

— Нет, ты серьезно?

— Ну. Сказал нет.

— Если не поедешь, так и скажи.

— Можешь подождать, не барыня.

— Я барыня? — как ужаленная взвизгивает Галка. — Живем как скоты, только и делаю, что посуду драю. Не крепостная же я — ни разу не обнял.

— Да тише ты, Галка!

— Что тише, ворованная, что ли, я!

— Уезжай.

— Ну так бы и сказал, а то тянешь душу.

Галка вихляющей походкой проходит к умывальнику, красит губы перед зеркалом. Она красивая, эта Галка.

— Я же тебе писал, — страдальчески говорит Димка.

— Знала, что ли! Тут от одних портянок задохнуться можно.

— Вечно одни и те же разговоры, — машет рукой Димка и прикуривает от печки.

Заглядывает в палатку Талип.

— Ветер баню сдул, — говорит он.