В вагоне было полно работяг. Наплевать мне на них, я сам еду на работу. Какой-то офисный очкарик, самоутверждаясь, смерил меня угрожающим взглядом. Я просто разорвал его ответным взглядом. Я вспомнил лондонские открытки с накаченными красавцами, долбившими отбойным молотком асфальт, домкратившими тачки в автосервисе, демонстрировавшими все виды мышечных усилий. Я нет-нет да и примерял на себя их работу. Никогда в жизни не хотел работать, но в такие мгновения думал, что если буду, то только чтобы быть, как они.

Район, в котором я вылез, был беспримесно промышленный. Источавший настроения моих брайтонских рейвов — почти всегда они устраивались в заброшенных фабриках и прочих мертвых индустриальных зданиях. У меня было впечатление, что это продолжение одной английской вечеринки в тех же самых устрашающих стенах. Здесь меня встречало то, на чем я завис там.

Я уже опаздывал. Но все равно к месту пошел не сразу. Купил хот-дог, сел на скамейку, стал лопать. Рабочий парень-модель с лондонской открытки. Я знал, что более рабочим, чем сейчас, уже не буду. Получу место, начну работать, и рабочесть пойдет на убыль. Все уже немного двинулось на убыль, я это чувствовал. Сидел, ел хот-дог, болтал ногами и уже был тем черным в Гарлеме, которым мечтал стать.

На площадке перед метро стояла, дожидаясь кого-то, девушка. В бежевом твидовом пальто, под ним — стройные обнаженные ноги почти такого же цвета. Как будто пальто надето на голое тело. Естественно, меня этот феномен заинтересовал.

Для завершенности сегодняшнего триумфа мне нужно было подойти к ней и сразить наповал ввезенной из Англии, но русских корней, сексапильностью. Не то чтобы мне хотелось с ней познакомиться, просто я был уверен, что это участь всех пролетарских красавцев с открыток — играючи разбивать сердца девушек по пути на тяжелую работу.

Я лихорадочно раздумывал, что бы ей такое брякнуть. Ничего в голову не приходило. Я стал немного на нее злиться. Потом твердо решил не подходить. Даже почувствовал превосходство: сижу, доедаю хот-дог и не двигаюсь с места. Не подхожу и не пристаю к незнакомке с пошлыми вопросами и предложениями. Но потом мне действительно стало интересно, что такая девушка делает в таком богом забытом месте. Район облезлый, а она как будто стояла перед зеркалом два дня кряду. Поймал себя на том, что думаю уже не о ней, а зачем она сюда забрела. И немного смутился: подумал, что если об этом спрошу, она поймет, что сама она меня не волнует. И обидится или, может, даже решит, что я сумасшедший. Потом подумал, что хватит думать, и подошел.

— Извините, как пройти… — я прочитал адрес на своей бумажке. — Это я вас так спрашиваю, — поспешно добавил, — безо всякой задней мысли. Не подумайте, что я к вам подошел, потому что вы тут так стоите.

— И как же это я так здесь стою, скажи, пожалуйста? — Неприязненности не скрыла.

— Ну, в бежевом пальто. В таком, как будто под ним ничего. Примерно так.

— В каком смысле «под ним ничего»? — Уже откровенно рассердилась и принялась разглаживать на пальто складки.

— В том смысле, что я вас спрашиваю, как пройти к… — я снова назвал адрес, — и меня интересует только, как туда пройти, и ничто другое. В том смысле, что хочу туда попасть и другого умысла не преследую.

После этого она от меня просто шарахнулась. Заметалась, как птичка в клетке. И взгляд стал горький.

— Я вообще здесь ничего не знаю, — произнесла безжизненно и стала на меня не смотреть, а коситься. — Я в первый раз тут стою.

— Я так и думал. — Я стал ей кивать. Болванчик. Чтобы выйти из положения, достал из кармана монетку и принялся подбрасывать. — Двадцать пять центов, — сообщил ей, — это на сколько больше стоит обычное метро. А я приехал на том, что за доллар. И кстати, который час?

Она задрала рукав и посмотрела на маленькие дамские часики. Они у нее сидели высоко на руке, и та часть, докуда поднялось пальто, была обнажена. Если — опять толкнулось в мозгу — не все тело.

— Почти восемь.

— Здорово уже опоздал! Если честно, еще раньше идти расхотелось. Я на той скамейке как раз думал: рабочим больше, чем в данный момент, мне никогда не быть. И если приду и проведу там день, ничего не переменится, трудягой не стану.

По выражению ее лица я видел, что для нее все это чушь несусветная.

Еще раз подкинул монетку, не поймал. Монетка покатилась по земле и замерла у ее ног.

— Решка, — сообщил я. — Загадал на орла. — Нагнулся поднять монетку, ткнулся ей в колени и наконец понял, что хватит. — До свидания. Все-таки пойду. Дико не идти, раз уж приехал. Неохота просто ужасно.

По правде, я не особо расстроился, что вел себя так глупо. Нужный завод нашел сразу. Еще не сверился с адресом, а уже точно знал, что сюда. Открыл дверь и шагнул в середину рабочего дня. Освещение такое, будто этот день там царил вечно. У людей внутри цеха шесть часов утра начиналось вечным днем и в восемь вечера им же заканчивалось. Было ясно, что опоздал как следует. Что конвейер работает давно. И что люди за ним тоже давно работают.