— Мне нравится. Никто не дышит в затылок. Как я оказался прав, что приехал сюда! Встал сегодня утром, спросил себя: идти на работу или нет? И как выгадал! Побольше бы таких дней!

Я тоже был рад, что нахожусь здесь. Сказал об этом ему, беззубому.

— Один большой выходной! — повторил он за мной и в восторге хлопнул в ладоши. Ему просто понравилось выражение, в смысл он не вникал. — Один большой выходной. И индейка на День благодарения — оба нашпигованные кетамином вместо начинки! — Он потер руки, будто эту индейку только что поставили перед ним на стол. Собственная фраза тоже нравилась ему.

Цех был весь заставлен бетонными плитами. Нам раздали перчатки, пришел крановщик, залез в кабину и стал одну за другой поднимать. Когда опускал, мы следили, чтобы они ложились на пол ровно. За все время, что мы тут находились, проработали от силы тридцать минут. А пробыли, наверное, часов шесть, если не семь. Стояли, курили и делали вид, что вот-вот придет автобус, хотя все понимали, что никакого автобуса не пришлют.

Больше всего недовольства это вызвало у Морисси, который только что был так рад, что приехал. Он беспокойно ходил из угла в угол и нервно потирал руки.

— У меня очень важное дело в Нью-Йорке, — повторял сердито. — Если б знал, ни за что не вышел бы сегодня на работу. Здесь, между прочим, есть люди занятые. — Он тряс головой, местами покрытой лишаем, и цокал языком.

Бедняга говорил, что дело очень важное и не ждет отлагательств, с такой интонацией, будто ему поступил звонок с Нью-Йоркской биржи, что его акции внезапно упали и нужно срочно явиться спасать положение.

— Кто-нибудь знает, как позвонить в Нью-Йорк? — обратился он к нам. Все это время мы молча наблюдали, как он раздраженно мотается по цеху и сокрушается, что все еще здесь. — Дела такого рода не ждут.

Представить, что у него именно такое дело, было абсолютно невозможно. Морисси строго смерил нас взглядом человека, у которого оно есть, а у нас нет.

— Так знает кто-нибудь, как позвонить в Нью-Йорк?

— Я знаю, — неохотно откликнулся тот малый, которому я сказал, что хорошо бы Нью-Джерси всегда был таким пустым. У него была кличка Тень — возможно, в противовес корпулентности.

— Какой номер? — спросил Морисси.

Тень дал ему серийный номер плиты, у которой мы давно толпились, собираясь с душевными силами, чтобы наконец-то решить, удачно ли она распласталась. Бедный Морисси долго копошился у телефона.

— Черт, не соединяют! — сообщил он. — А ведь у меня…

Мы стояли, полуоткрыв рты, и лениво наблюдали за спектаклем, которым он нас самозабвенно угощал.

— А мы в молодости производили с людьми обмен, — медленно, ни к кому не обращаясь, произнес Тень, будто это был ответ на чью-то реплику или комментарий к происходящему. — Забирали у них кошельки, а взамен давали ничего… Смешно, — сказал он самому себе. Он был сосредоточен, пока говорил, и его фразы звучали как идеальная речь на фоне раскинувшегося перед нами сюрреалистического пейзажа.

Ясно было, что автобуса нечего ждать, уже ночь, мы двинули пешком. Шли по шоссе, и нас слегка трясло от холода. Я вспомнил волхвов, следовавших за звездой.

— Мы прям как волхвы за звездой! — крикнул я весело. — Загорается звезда, они все бросают и отправляются к ней через пустыню, сами не очень зная, куда и зачем. Главное — ее видеть, главное — путь.

Никто мне не ответил. Но по тишине и деловой сосредоточенности всех на том, чтобы идти не механически, а заново учиться правильно переступать с одной ноги на другую, я поверил, что по делу сказал.

Испанец, который больше всего смеялся над Морисси, что у него очень важный день в Нью-Йорке, утверждал, что знает дорогу. Я же был уверен, что, поглощаемые темнотой, мы с каждым новым шагом удаляемся от того Нью-Йорка, который связывал нас с нормальной жизнью. Мимо нас с грохотом проносились самосвалы. Кузовами и сросшимися с ними прицепами они утягивали частицы наших жизней с собой в ночь. Мы никогда уже больше не будем в состоянии обрести их снова и от этого слабеем. К тому времени, как мы дойдем до Нью-Йорка, мы станем совершенно пустыми.

Ситуацию я видел скорее комичной. Я шел, видел еле различимые спины спутников и минутами с трудом сдерживал смех. Всякий раз, когда Морисси начинал говорить о пропущенном деле, я хохотал вслух. Что все склонили головы и шаркают, тоже было забавно.

— Сейчас бы сидел дома, смотрел бейсбол, — уныло пожаловался тот самый испанец, Педро его звали.

— Насчет волхвов я тебя понял, — не скрывая раздражения, повернулся ко мне Морисси. — А дома-то у тебя пистолет есть?

Это меня ошарашило.