Кузнецова и Кутузов в другой горнице.

Кузнецова говорит:

— Все время следования наших пароходов их сопровождали японские суда на горизонте. На границе тревожно. Я получила радиограмму: «Опасайтесь провокации…» Вы должны немедленно вылететь во Владивосток.

Кутузов в нерешительности мнется.

Кузнецова вопросительно смотрит на него, говорит тихо:

— Вы боитесь за мать?..

Кутузов. Нет, я боюсь за вас. Я дал слово товарищам, что буду беречь вас…

Кузнецова. Беречь меня? — Она некоторое время смотрит на Кутузова, потом тыльной стороной ладони проводит у себя по лбу, точно снимает что-то. Говорит сухо:

— Товарищ Кутузов, вы вылетите через час.

Кутузов вытягивает руки по швам, говорит:

— Есть…

Ночная тайга. Следы свежего поруба. Поваленные деревья. Тянутся ряды палаток. Горят костры, группы рабочих вокруг костров. Мимо палаток едут верхами Кузнецова и Нэйсмит.

Кузнецова и Нэйсмит верхами на бугре среди кустов. Перед ними расстилается ночной океан.

Кусты раздвигаются. В кустах вспыхивает белый дымок, раздается выстрел. Кузнецова покачивается в седле, падает… Нэйсмит подхватывает ее.

СЕРГЕЙ ЛАЗО

(Отрывки из киносценария)

ДЕКАБРЬ 1917

Здание вокзала — Иркутск. Зима. Сильный мороз. Из города доносятся звуки перестрелки. Погромыхивают пушки. На перроне толчея: только что выгрузился рабочий отряд. Мелкорослый солдатик, надрываясь, кричит:

— Стройся, вам говорят! Ах, черемховцы, черемховцы! А еще угольное племя, язви вас!

Никто не слушается его.

Юноша в студенческой фуражке (он очень замерз) то и дело хватает мелкорослого солдатика за рукав, говорит методически:

— Товарищ… Товарищ… Товарищ… Время не ждет. Товарищ! Я повторяю: юнкера осадили дом губернатора, там проходит съезд советских организаций. Если вы не выступите немедленно, они все погибли… Товарищ… Товарищ…

Внутри вокзала. Транзитные пассажиры, беженцы— старорежимные чиновники, дамы, студенты, калеки, беспризорные.

За стойкой буфета — штаб красной гвардии.

Подходит замерзший студент с перрона.

— Товарищ Иванов, — говорит он, — от этих черемховских шахтеров я не жду ничего хорошего.

— Ничего хорошего? — переспрашивает Иванов, вешая трубку. — Ничего хорошего от черемховских шахтеров? Вот что, молодой товарищ: возьмите красногвардейца, пройдите на Федоровскую, два, — там живет семья полковника Якимовского. Ты ее арестуй и препроводи в следственную комиссию.

— Я? То есть, позвольте, как же можно арестовать семью?

— А так: кто там есть, всех и бери.

— А если дети?

— Оставь с детьми няньку, а остальных веди.

— А если нянька сбежала?

— Тогда сдайте арестованных красногвардейцу, — устало говорит Иванов, — а сами оставайтесь с детьми, пока они не вырастут.

К концу их разговора подошла молодая женщина в тулупе, шапке-ушанке, в варежках. В руках у нее солдатский вещевой мешок. У пояса револьвер. Выражение лица суровое и грустное.

— Варвара? — удивился Иванов, — Я думал, ты уже подъезжаешь к Чите!

— Я вам сказала, я не могу сейчас вернуться в Читу. — говорит Варвара.

— Почему?

— Не могу… Я даю слово выехать сразу, как только ликвидируем юнкеров.

— А за это время в Чите выступит офицерье, казаки, и тысячи рабочих голов полетят! Это тебе понятно? — возмутился Иванов.

— Что мне делать! Что мне делать! — с внезапным отчаянием говорит Варвара, прижав кулаки к вискам. Потом с силой: —Хорошо. Скажите, что я должна делать в Чите?

К перрону с грохотом подходит состав. С паровоза соскакивает рослый военный — молодой человек в солдатской шинели и фуражке. Через плечо полевая сумка. Он смущенно оглядывает толчею на перроне.

В теплушках с визгом отворяются двери, и на перрон сыплются вооруженные солдаты и казаки без погон.

Внутри вокзала. Военный, ища глазами, подходит к разговаривающим через буфетную стойку Иванову и Варваре. У него черные глаза. Мягкий темный пушок оттеняет юношески-нежный овал его смуглого сильного лица.

— Рабочий контроль повсеместно, — раз, — говорит Иванов Варваре. — Банки национализировать, — два. Но прежде всего — разоружить офицерство.

— И головку — арестовать, — вмешивается военный.