— Прощай, Игнат Васильевич, — говорит она и кланяется в пояс.,

— Прощай, Ульяна Фоминишна, прощай, детка… — Троекратно целуются.

Подходит старший седобородый сын — Фома Савватеев:

— Прощай, мать, — кланяется в пояс.

Она целует его в лоб, он ее— в плечо.

Так проходят по старшинству еще три сына. Несмотря на страшный переполох в станице, разрывы снарядов, они все делают не торопясь.

К Ульяне Фоминишне подходит последним ее внук, сын Фомы — Егорушка.

— Прощай, бабка! — весело говорит он ей, кланяется.

Она обнимает его и гладит по голове, он недоволен, ловко высвобождается из-под ее рук. Тем временем сыновья Игната Васильевича прощаются с женами.

— Прости, если что, Евдокия Федоровна, — говорит Фома и кланяется в пояс.

— Прости, если что, Фома Игнатьевич, — отвечает она.

Игнашка, двенадцатилетний сын Фомы, не отстает от отца, все просится взять и его:

— Возьми, тять, а? Возьми, а? Чо не взять-то, а? Право…

— Сказано, молод еще! Замолчь! — сурово говорит Фома.

Игнашка к деду:

— Дед, возьми, а? Ну чо не взять-то, а? Право?

— А вот этого? — грозится плетыо Игнат Васильевич. — Марш в избу!

У распахнутых ворот на всем скаку осаживает коня молодой казак, кричит:

— Савватеевы! Вы за Семенова аль за советы?

— За советы! — дружно отвечают Савватеевы.

— Уходить пора… Ворог близко.

— По коням, детки!.. — командует Игнат Васильевич и грузно ложится в седло.

«Детки» взлетают на коней.

Лавина семеновцев ворвалась в станицу, мчится по улицам.

Савватеевы съезжают со двора. Женщины и девушки прощально машут платочками. Дворовый пес увязался за Савватеевыми. Сосед — зажиточный старый казак — Седых кричит вслед из-за изгороди:

— А, бежите, совецка зараза? Знает кошка, чье мясо съела? Все одно нё уйдете от нашей петли!

Игнат Васильевич с коня грозится плеткой:

— Ужо вернемся, будет тебе!..

Лавина семеновцев стремительно катится по улицам станицы.

Игнашка с решительным и суровым выражением лица выводит из конюшни неоседланного коня, взлетает на него птицей и мчится вслед за Савватеевыми.

Станица горит. Стелется черный дым. Мчится открытая машина, в которой, закутавшись в шубы, сидят Курода и Якимовский.

Возникает, растет песня:

Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне…

Ревут баяны, разливается неизвестный хор.

Под звуки «Трансвааля» мы попадаем в большое село при станции Андриановна, где происходит формирование частей забайкальского фронта. Это вооруженный лагерь. Скопление телег с вооруженными людьми. Тает снег. Близится весна. На улицах варят пищу в котлах. Снуют пестро одетые и разнородно вооруженные люди: рабочие, крестьяне, казаки верхами, матросы, солдаты, буряты на двугорбых верблюдах.

Пути забиты эшелонами. На перроне — только что прибывшая красногвардейская часть. Многие пьяны. Играют гармошки. У одного из пристанционных домиков красногвардеец с красным бантом на папахе пытается вырвать из рук женщины гуся. В одном месте качают, высоко подбрасывая вверх, какого-то студента.

Внутри станционного здания кишат бойцы. За столиком, окруженным красногвардейцами-рабочими, сидит Лазо.

Вбегает студент. Он очень растрепан.

— Кто будет Лазо? Где здесь Лазо? — мечется он.

Ему указывают. Он подбегает к столику:

— Товарищ Лазо! Я только что прибыл с эшелоном буквальных бандитов. Они творят там черт знает что! Прошу вас, прошу вас! — манит рукой.

Лазо на перроне:

— Кто здесь командир?

— Я командир, — развязно говорит один из толпы, выступая вперед. — А ты кто таков?

— Откуда часть?

— Из Верхнеудинска часть. А ты что за спрос?

— Немедленно постройте часть на перроне, — спокойно приказывает Лазо.

— Откуда ты такой выявился?

— Если через пять минут часть не будет построена… — резко говорит Лазо и глядит на часы.

— От привязался! — изумленно и весело говорит командир. Обернувшись, поднял руки, кричит — Эге-гей!.. Становись!..

Часть на перроне перед Лазо в очень расхлябанном строю.

— Приказываю немедленно погрузиться в теплушки, — говорит Лазо. — Отряд отправляется назад в Верхнеудинск. Тому, кто позорит святое звание солдата революции, не место на фронте!