Устраняя досадную неясность источника, историк склоняется к мысли, что челядина продавал "по нужи" ни кто иной, как господин. При этом доводы следующие: «Если предположить насильственную продажу челядина третьим лицом, пришлось бы считать, что данный казус фиксирует нарушение прав собственности господина. Во всех случаях основанием для возвращения челядина была жалоба "Руси", т. е. господина или стоящих за господином или челядином лиц. Нарушение права собственности на челядина уже упоминалось в первом казусе о краже челядина, поэтому насильственная продажа третьим лицом является лишь вариантом первого случая. В композиции статьи—-это неудачный повтор после казуса бегства челядина. Если считать третий казус фиксацией отношений трех лиц — господина, челядина и Руси, которая обжалует такую продажу, — то он воспринимается как большая новая тема в отношениях господина и челядина по сравнению с первым и вторым казусами. Поэтому представляется, что продажа "по нужи" предусматривает продажу челядина господином под принуждением или по нужде, по необходимости. В этом случае складывалось, казалось бы, парадоксальное положение. Русь могла обжаловать такую продажу, и челядин возвращался на Русь. Вместе с тем существовала "челядинная цена", что свидетельствовало о продаже русскими челяди в Византию. Вероятно, в этом противоречия нет. Существовала челядь, которую продавали, — патриархальные рабы; за ними не стояли семейно-родственные коллективы. Но была и такая челядь, продажа которой не допускалась, а в случае продажи насильно или по необходимости, челядина по жалобе со стороны Руси могли возвратить на Русь».283 «Мы намеренно столь пространно воспроизвели систему аргументации М.Б. Свердлова, чтобы нагляднее показать степень ее убедительности Скажем откровенно: она нам кажется предвзятой. Автор во что бы то ни стало старается доказать смешанный состав челяди, не останавливаясь перед явными натяжками, скрытыми под внешним академизмом и многословием. Начинает он, впрочем, с верной посылки, говоря о важности для исследователя «определить лицо, которое "по нужи" продавало челядина, и понять слова "по нужи"». Но затем у него идет целый ряд если не манипуляций с источником и фактом, то произвольных операций над ними, приводящих порой к нелепостям.

Указав со ссылкой на И. И. Срезневского, что слово «нужа» в памятниках ХI-ХII вв. выступало в значениях «нужда, необходимость», «принуждение, насилие», «притеснение» и др., М. Б. Свердлов утверждает, будто господин продавал своего челядина «под принуждением или по нужде, по необходимости», нарушая тем его права. Здесь связаны в единую смысловую цепочку разные ситуации: одно дело продать челядина «под принуждением», т.е. насильно, а другое — «по нужде, по необходимости». Конечно, продажа «по нужде» и «необходимости» не исключает принуждения и насилия. Но в таком случае договорная статья должна была бы содержать соответствующее уточнение и формулировать казус несколько иначе, чем это сделано при составлении договора. Между тем в ней фигурирует лишь одно выражение, характеризующее продажу челядина, — «По нужи». Следовательно, из всех значений, присущих слову «нужа», нам необходимо подобрать такое, котоРое наиболее соответствует смыслу интересующей нас статьи, а не запутывать, подобно М. Б. Свердлову, многозначностью данного слова и без того трудный для разумения ее текст. «Принуждение, насилие» — вот это значение.284 Стало быть, формула «по нужи продан будет имеет в виду случай, когда челядин продается насильно.285 Отнюдь не господин челядина, как считает М.Б. Свердлов. Содержание статьи 12, ее композиционное строение никак не согласуются с его утверждением.

Статья стоит на страже интересов владельцев челяди и защищает их право на живую собственность.286 Она фиксирует казусы, когда это право нарушается, называя кражу челядина третьим лицом, побег от господина, совершенный самим челядином, и насильственную продажу челядина опять-таки третьим лицом.287 И здесь нет никаких повторов, о чем пишет М. Б. Свердлов, ибо перед нами проходят разные случаи нарушения владельческих прав на челядь (кража, бегство, продажа), что подчеркнуто разделительно-перечислительным союзом или, с помощью которого составлен перечень этих случаев, сведенных воедино в договорной статье.

Серьезное значение при удовлетворении иска договор придавал показаниям челядина: «Да покажеться таковое от челядина, да поимуть и Русь».288 По мысли М. Б. Свердлова, «показание самого челядина» есть свидетельство признания за ним права юридического лица,289 в чем он видит новое подтверждение наличия среди челяди не только рабов, но и «свободных родственников, по разным причинам неравноправных», т. е. лиц нерабского состояния.290 Однако показание челядина не может служить фактом, указывающим на его нерабский статус. Даже в эпоху Русской Правды показания раба являлись важным элементом судебного разбирательства. Вспомним хотя бы ст.38 Пространной Правды, восходящую к ст.16 Краткой Правды и ее конкретизирующую.291 Она гласит: «Аще познаеть кто челядин свои украден, а поиметь и, то оному вести и по кунам до 3-го свода; пояти же челядина в челядин место, а оному дати лице, ать идеть до конечняго свода, а то есть не скот, не лзе речи: у кого есмь купил, но по языку ити до конця... ».292 По поводу данной статьи Б. А. Романов говорит: «Перед нами здесь картина внутренней работорговли с довольно быстрым оборотом и пример строгой внимательности к индивидуальным интересам владельца: все потерпевшие и вовлеченные в эту сомнительную сделку цепко держатся за "своих" челядинов, которые считаются не легко взаимозаместимыми предметами сделок перепродажи, а скорее предметами целевых покупок для личной эксплуатации. Подразумевается при этом, что каждый купивший краденого челядина обычно имеет рабов и кроме того».293 В целях защиты «индивидуальных интересов владельца» Русская Правда устанавливает необходимость показаний челядина, облегчающих процедуру свода, исходя из признания за ним дара речи, что только и отличает, влекомого «по кунам» челядина от скота. В остальном же челядин и скот, — так сказать, сиамские близнецы.294 Поэтому показания челядина, предусмотренные договором Руси с греками 911 г., нельзя использовать как аргумент, говорящий о нерабском общественном положении челяди времен первых Рюриковичей. Следовательно, статья 12 договора под челядином разумеет раба.

Челядинный силуэт вырисовывается в статье 9 того же договора: «Аще полоняник обою страну держим есть или от Руси, или от Грек, продан в ину страну,295 ци обрящеться или Русин или Гречин, да искупять и възвратять искупное лице в свою страну, и возмуть цену его купящии, или мниться в куплю на день челядиная цена».296 Эта статья примечательна тем, что через понятие «челядинная цена» связывает пленника с челядином, позволяя ближе познакомиться с последним. Надо, впрочем, заметить, что данное понятие толкуется в исторической литературе по-разному.

В.Н. Татищев переводил текст договорной статьи с «челядинной ценой» следующим образом: «Буде пленники у руских или грек имеются, оным всех освободить. А если запродан в другое владение, а не увезен, должно возвратить. И впредь ни греком, ни руским не продавать и не покупать. А ежели купил до сего, то, взяв данную или поденную рабам уставленную цену, и отпустить в отечество».297 Под «челядинной ценой» В. Н. Татищев, как явствует из его перевода, разумел цену, равную той, что уплачена при покупке пленника, а также определенную сумму, отработанную рабом поденно. Историк, стало быть, совместил два разных принципа погашения «челядинной цены», усложнив тем и без того трудный для истолкования предмет.

У Н.М.Карамзина более ясное видение сюжета: «Ежели найдутся в Греции между купленными невольниками Россияне или в Руси Греки, то их освободить и взять за них, чего они купцам стояли, или настоящую, известную цену невольников... ».298

По С. М. Соловьеву, «челядинная цена» есть искупная или общая цена невольника.299

Платеж за пленника, зависящий от покупной его стоимости «для лица, от коего он выкупается», — так определял «челядинную цену» А. В. Лонгинов.300 Нетрудно заметить в его словах нечто сходное с тем, о чем говорил Н. М. Карамзин.

Близкий на сей счет к С. М. Соловьеву взгляд замечаем у В.О.Ключевского. Он писал: «В договорах Руси с греками X в. встречаем условие, по которому жители одной из договаривающихся стран, попавшие пленными в Другую, выкупались по установленной холопьей таксе> или текущей "челядинной цене", и возвращались в отечество».301

В новейшей историографии высказываются различные суждения о «челядинной цене». М. В. Левченко усматривает в ней «соответствующую компенсацию» стороне (русской или греческой), оказавшей содействие в выкупе и отправке на родину невольника—«русина» или «гречина».302 Столь же неопределенно рассуждает А. Н. Сахаров, говоря о возвращении «руссами захваченных в плен греков за выкуп по установленной цене».303 К тому же он здесь почему-то видит обязательство одной лишь «русской стороны».304 Но ни М. В. Левченко, ни А. Н. Сахаров не сочли нужным выяснить, на какой основе складывалась «челядинная цена». Попытку в этом направлении предпринял А. А. Зимин. В одной из своих ранних работ он, перекликаясь с В. Н. Татищевым, истолковал «челядинную цену» как «поденно отработанную рыночную цену раба».305 О поденных отработках в счет погашения выкупа исследователь размышлял и в поздней книге, посвященной холопству в древней Руси.306 Однако сам А. А. Зимин существенно ограничил свою догадку, отметив, что «на Руси в этот период пленников посаженных на землю и отрабатывающих свой выкуп, было еще мало», что «труд пленников почти не применялся в хозяйстве».307 Если это так, то с какой стати договаривающиеся стороны, заключая соглашение, преследующее цель разрешить особо значимые и типичные для русско-византийских отношений вопросы, взяли за источник «челядинной цены» такое редкое явление, как труд пленников. Легко сообразить, что они не должны и не могли это сделать. Стало быть разгадка «челядинной цены» кроется в другом.