Кстати, о жердях и батогах. Чересчур упрощенным и даже примитивным выглядит наделение этими орудиями самозащиты холопов и челядинцев в противовес рыцарям, вооруженным мечами, копьями и щитами. Е. Д. Романова с понятной иронией говорила о тех историках, «по мнению которых получается, что драка мечом и рогом могла происходить только в дружинной среде, тогда как, если дерущийся брался за дреколье (дрался "жердью" или "батогом"), то это выдавало уже простого человека, не подпадавшего под правила "кодекса чести"».401 Знакомство со статьями Древнейшей Правды, предусматривающими вознаграждения за ранения, увечья, побои и оскорбления действием, убеждает, что там фигурирует «муж», или любой свободный человек, орудующий мечом, бьющий во гневе батогом, чашей, рогом, а то и попросту — «пястью». Нет ничего необычного в том, что свободный общинник дрался, помимо прочего, мечом. Изучение соответствующих источников убеждает в наличии оружия, в том числе и мечей, у свободного рядового люда Киевской Руси.402

Неправомерно Б. А. Рыбаков прийисывает варягам и колбягам всякие самоуправства, в частности то, будто они «хватают чужих коней, и ездят на них по городу берут чужое оружие». В своих представлениях он исходит, судя по всему, из статьи 13 Древнейшей Правды, гласящей: «Аще поиметь кто чюжь конь, любо оружие, любо порт, а познаеть в своемь миру, то взяти ему свое, а 3 гривны за обиду».403 М. Н.Тихомиров, отвергая мысль о причастности посторонних «миру» лиц к правонарушениям, упомянутым в настоящей статье, подчеркивал, что в ней речь идет о «судебном разбирательстве внутри самого "мира" — общины», сельской или городской.404 И ученый был, конечно, прав.

Странное впечатление, наконец, производит рассуждение Б. А. Рыбакова о том, что варяги и колбяги, преследуемые штрафными санкциями за укрывательство чужого челядина, поставлены тем самым Правдой Ярослава в «неполноправное положение». Получается так, будто остальные укрыватели челяди, избегавшие этих санкций, находились сравнительно с варягами и колбягами в полноправном положении. Так один домысел порождает другой. Правда, тут, возможно, не обошлось без влияния предшественников в интерпретации статьи 11 Древнейшей Правды. М.Н.Тихомиров, например, говорил: «Русская Правда предоставляет некоторые льготы варягам и колбягам, обеспечивая им возможность вместо привода двух свидетелей идти на роту. Но рядом с этим она вводит ответственность варягов и колбягов за сокрытие челядина, накладывая на них обязанность уплатить "3 гривне за обиду"».405 У М.Н.Тихомирова как бы подспудно проводится мысль об ограничении законом Ярослава прав варягов и колбягов по части укрывательства челяди.

В другой своей работе исследователь дает этой мысли полный ход: «Статья о челядине, скрывшемся у варяга или колбяга, уже ограничивает права варягов и колбягов, которыми они могли пользоваться в более раннее время».406 Стало быть, в «более раннее время» варяги и колбяги укрывали челядинов, пользуясь на то правом, порушенным позднее Ярославом. Не это ли хочет сказать и Б. А. Рыбаков вместе с М. Н. Тихомировым? Если это так, то на чем основаны подобные заключения? К сожалению, и М. Н. Тихомиров, и Б. А. Рыбаков прибегают не к фактам, а к собственным домыслам, оспаривать которые бесполезно.

Итак, Б. А. Рыбакову, как и Л. В. Черепнину, не удалось убедительно ответить на вопросы: 1) почему в статье 11 Древнейшей Правды выделены в качестве укрывателей челядинов лишь варяг и колбяг? и 2) почему «челядинцы» бежали именно к варягам и колбягам?

Не находим удовлетворительных ответов на эти вопросы и у других исследователей. К примеру, Б. А. Романов причину бегства челядина к варягу или колбягу усматривал в том, что тот «оказывался в условиях экстерриториальности (на особом дворе, где стояли в Новгороде эти иноземцы)», т. е. «под защитой привилегии укрывателя».407 Однако экстерриториальность варягов и колбягов была неполной: статья 11 Древнейшей Правды «ограничивает эту экстерриториальность и, предлагая спокойно выждать два дня, чтобы дать время укрыВателю по собственной инициативе "вывести" скрывшегося и передать его общественной власти для возвращения владельцу, разрешает потерпевшему на третий День самому "изымати" своего челядина и штрафует Укрывателя... ».408

А. Романов, на наш взгляд, предложил сомнительное толкование статьи 11 Правды Ярослава. Данная статья не дает оснований рассуждать об «экстерриториальности» варягов и колбягов и об их в этой связи «привилегии». Из ее содержания следует, что о нахождении бежавшего челядина у варяга или колбяга не было неизвестно ни властям, ни его владельцу. Вполне резонно предположение Т. Е. Новицкой о «применении заклича» — объявления на торгу о пропавшем челядине, что обязывало варяга и колбяга вернуть челядина в трехдневный срок.409 Закон предусматривает две возможности в поведении варяга и колбяга: «вывод» челядина или его сокрытие. В первом случае все разрешалось само собою, а во втором — применялись санкции, как только власти и законный хозяин челядина узнавали, что тот скрывается у этих иностранцев.410

Сложность, однако, состоит в том, чтобы уяснить, по истечении какого времени, согласно Древнейшей Правде, они узнавали о наличии невольника в доме укрывателей. В Правде на этот счет сказано: «въ третии день». Как понимать данную фразу? Обычно ее переводят в третий день, не третий день.411, противореча формуле статьи 11, говорящей: «а его за три дни не выведуть», т. е. не выведут, как считают исследователи,

после трех дней, в течение трех дней.412 В самом деле, если варягу и колбягу закон устанавливал три дня для «вывода» челядина, то, вероятно, нельзя было применять к ним санкции в третий день, на третий день, когда становилось явным укрывательство ими бежавшего челядина.

Б.А.Романов, которому смысл статьи 11 казался понятен,413 ощутил все же несуразность привычных ее толкований и попытался выйти из положения, определив варягу и колбягу, как мы знаем, два дня для передачи владельцу скрывшегося у них челядина. На третий день, по В. А. Романову, господин сам «изымал» своего челядина, а с варяга или колбяга взыскивалась 3-х гривенная плата «за обиду».414 То, что предложил Б. А. Романов не вяжется с текстом статьи, где ясно сказано: «а его за три дни не выведуть, а познають и в третии день». С его трактовкой можно было бы согласиться, если бы законодатель выразился несколько иначе: «а его за два дни не выведуть, а познають и в третий день». Но суть как раз в том, что составитель Правды говорит именно о трех, а не о двух днях, на протяжении которых варяг или колбяг «выводили» скрывшегося у них челядина, не рискуя навлечь на себя обвинения в сознательном укрывательстве. Остаются два способа решения проблемы: либо признание испорченности текста позднейшими переписчиками, либо новое осмысление выражения «а познаеть (познають) и в третии день». Последний способ нам представляется более продуктивным, чем первый.