Почернел стакан, стало страшно пить.

Сохнуть разум мой среди ночи стал.

Злой змеёй свеча мне в тиши шипит.

Больно в уши бьёт одиночество.

Карандаш чинил, загляделся сам

На дорожку вен с кровью шалою...

Может, сможет нож пару фраз вписать?

Может, мой финал – цвета алого?

Черный гость принёс кандалы теней.

Я ослеп, вокруг – тьма и бред, ни зги.

Мне бы с чёртом врозь, да к Нему, тесней!

Мне бы в дверь плечом, чтобы вдребезги...

Возвращение

В майской неге купается небо,

Я иду на закат из востока,

«Тридцать лет ты на родине не был», –

Теплый ветер мне шепчет с упрёком.

Снял давно городские ботинки,

Босота, как чудесное средство

Убежать по знакомой тропинке

Через лес в босоногое детство.

Тяжесть лет наступает бестактно,

Жмёт к земле вековую кедрушку,

А когда-то ведь падала шапка,

Если взгляд задирал на верхушку.

На опушке, у берега речки,

Старый дом одиноко-усталый,

Обветшал, развалилось крылечко,

Переруганы вьюгами ставни.

Половицы скрипят так знакомо

Про тоску о былом – ностальгию.

И саднит, и першит в горле комом,

И слеза – на тоску аллергия.

Коновязь разродилась отростком,

Уступив похотливому маю.

Я ж, как мерин под плёткою хлесткой,

Лишь топчу, никого не рожая.

В стайке запахи прелого сена

Нанесут вкусом детства парного,

И послышится вдруг, как степенно,

Грустно дышит в загоне корова...

А потом за губастым телёнком,

Растирая затекшую спину,

Выйдет бабушка с полным ведерком,

По привычке ругая скотину...

Скоро буду, родная, готовым,

Совесть с памятью встречу из ссылки,

Наберу на опушке цветов и

Принесу их тебе. На могилку.

В изголовье увижу под вишней

Добрый взгляд с фотокарточки строгой,

Вздрогну, тихий твой голос услышав:

«Внучек... где же ты бегал... так долго?».

Палачу покаянье не свято,

Но поплачу немного украдкой,

Просижу у тебя до заката,

Рано утром поправлю оградку.

И в себе прояснившимся взглядом,

Тридцать лет – тридцать раз ненавижу.

Я, родная, теперь буду рядом,

С каждым годом все ближе и ближе...

Такое разное утро

Стелет мгла по Приморью млечно-волглую синь,

Ели лапают хвойно плечи голых осин,

Клён, дерзя одиночным, шалопутным листком,

Ускользающей ночи машет, будто платком.

Там, где спрятала серьги по сугробам ольха,

Умывается снегом огнебровый глухарь.

Глубоко, под поляной лежебоких хвощей,

Гулко спорит с камнями балаболка-ручей.

Вдоль поляны дорожки серебра с бирюзой

Соболь парною стёжкой вышил ранний узор.

Солнце пробует лапой мерзлый наст-небосвод,

Сонно, робко и слабо новый час настаёт...

Писк будильника звонко обрезает твой сон,

Визг дрянной кофемолки небу грязному в тон,

Дрязги вздорных соседей, плач детей поутру.

«Зря ты городом бредил!», – пляшет чёрт по нутру.

Хмурой дверью подъезда брякнешь, словно врагом.

Утро зверем нетрезвым в ухо рявкнет: «Бегом!».

Снизу лужи и лица, сверху морось и смог...

Почему же решиться ты уехать не смог?

Недочитанная сказка

Свет природой за окном притушен,

Выкрашена ночка лунной краской,

Нагломордый кот улёгся слушать:

Выпрошена дочкой на ночь сказка.

Тикают часы на стенке мирно,

Лай собак соседских переливом,

Кот храпит в ногах, как одержимый,

В сказках жизнь течёт неторопливо.

«...Вот у Принца стало получаться

Щелкать саблей головы дракону...».

В дорогой тиши серпом по счастью,

Громкой болью – зуммер телефона.