И в последний вагон, задыхаясь от счастья, вломлюсь.

Я к тебе понесусь под речёвку вагонного люфта,

Засыпая под марш: «Я люблю... я люблю... я люблю…».

Версия

Жили-были втроём в параллельном от бренности времени

Он, Она и случайно приблудший космический Разум.

Он охотился, резал из шкур зодиачных зверей ремни,

Чтобы упряжь для Разума шила Она раз за разом.

Жеребёнок, отбившись от Единорожьего племени,

Счастлив был обрести наконец-то разумное стадо.

Правда, больно бывало от сшитого строгого стремени,

Но терпел стригунок, по наивности верил: так надо.

Он стихами из звёзд расписал для Неё все вселенные.

Танцевала Она для Него вечерами столетий.

Разум в стойле грустил, понимал, что становятся пленными

Даже самые умные мысли, – любовь хлеще плети.

А когда запряжённый в повозку жеребчик бежать устал,

В бледных отблесках лун спотыкался, не видя дороги,

Чтоб Её ублажить, Он нахлёстывал Разум безжалостно,

Он не знал слова «бог», но безбожно считал себя богом.

У бесплотного плеть, озверевши, чуть душу не вышибла.

Или вместо души – мироздания вечную тайну.

К счастью, Разум, хотя и комолый, но всё-таки высший был,

Закусив удила, возле чёрной дыры вдруг... растаял...

Почему ты с утра на меня вечно злая и страшная?

Разве я виноват в том, что Питер – дыра-непогода?

Да, опять на метро. Что с машиной? Ты лучше не спрашивай!

Где мой разум? Мне что-то похожее снилось сегодня.

Рецидив

Вечереет и веет весною,

Сшиты шустрой тропой километры,

Сосны хриплыми скрипками ноют

Под смычком виртуозного ветра.

На обласканной солнцем поляне

Каждый метр – Весною истоптан.

Дым костра горьковатым кальяном

Лёд внутри меня медленно топит.

Старым негром сипит черный чайник,

Саксофонистый нос продувая,

Эскадрилья блондинистых чаек

С «эшелонов» ворон выбивает.

Древний кедр, в продрогшем похмелье,

Пьёт весну каждой рюмкой-хвоинкой.

Обнажив по-бесстыжему мели,

Спит река с берегами в обнимку.

Бурундук, как судьба, полосатый,

Тощий хвост свой несёт «пистолетом»,

И в рюкзак лезет мордой усатой,

Словно в душу, с приветом из лета...

И в щемящей, щенячьей истоме

Чую нюхом собаки облезлой,

Как внутри оживают симптомы

Графоманской забытой болезни.

Сон в лапу

Вечер исчерпан. Усталое солнце за сопки седые сбежало.

Высунул месяц в лиловое небо двухвостое жёлтое жало.

Рваные тучи рисуют ажурный узор, бесконечный и разный.

Блеском брилльянтово-льдистым из бездны позируют звездные стразы.

Ярко горят в перепутьях немыслимо вечных и млечных просторов,

На перекрестках «Большой кольцевой», феерят фонари-светофоры.

Кто-то неведомый не докурил и щелчком отослал сигарету –

Искры роняя, летящим окурком беззвучно сгорает комета.

Ластится ночь, желтоглазой, блудливой, бесстыжею мартовской кошкой,

В окна глазеет и гладит лунявым хвостом, по-кошачьи роскошным,

Трётся о что-то внутри и чуть слышно мурчит бархатистую песню:

«Ты всё равно не уснёшь. Выходи, нам не спать будет сладостно вместе».

***

Мне бы когтями любовь ухватить, зарычать прямо истине в душу!

Кошку зубами за шкирку с мурчаньем подмять... но я мерзну и трушу.

Небо смеётся: «Трусливый, седой, похотливый и глупый котище!

Там, где лишь похоть и ложь, ты любовь или вечные истины ищешь?!»

Елена Анохина

Багаж памяти

Не бывает судьбы

Ни плохой, ни хорошей.

И родителей выбрать,