Нет у любви бесследно сгинуть права...
вернуться

Коллектив авторов
Шрифт:

Проведя два дня в замке и приняв все необходимые меры предосторожности, Рамин приказал собрать всех имевшихся в городе мулов, верблюдов и слонов и навьючить на них казну и сокровища шаха…

Прежде чем Моабаду стало известно об измене Рамина, последний был уже далеко…

Рамин принялся собирать… войско, щедро оплачивая военачальников и воинов из захваченной им несметной казны Моабада…

Когда известие об измене Рамина достигло ставки шаха Моабада, то никто из его приближенных, боясь гнева своего повелителя, не решался сказать ему об этом, и многие, под разными предлогами, покинули лагерь.

Моабад узнал о поступке Рамина только на третий день после того, как это стало известно его военачальникам.

Гнев и негодование царя царей не знали пределов. В первое время Моабад, как бы лишившись рассудка, не знал, как ему поступить: с одной стороны, он не хотел немедленно же выступить с войском против Рамина, так как это могло быть истолковано его приближенными, как страх перед его младшим братом; с другой же стороны, Моабад понимал, что Рамин, завладевший всей его казной и сокровищами, приобрел теперь очень большую силу, которая представляет для него немалую опасность. От выступления против изменника его удерживало также недоверие к своим собственным войскам, которые, как ему было известно, хотели иметь царем Рамина…

Лагерь Моабада был расположен на опушке леса. И вот как-то во время совещания военачальников в шатре Моабада из лесу выскочил огромный кабан… Моабад, будучи страстным охотником, вышел из своего шатра, вскочил на коня и стал также преследовать зверя. Завидев кабана, шах метнул в него дротик, но промахнулся, и кабан, напав на всадника, опрокинул его вместе с конем. Не успел Моабад снова вскочить в седло, как кабан устремился на него и распорол ему клыком живот…

Страна очень страдала от Моабада, и с его смертью все были избавлены от бед. Они избавились от несправедливости Моабада и радовались справедливости Рамина, как если бы все они были спасены из ада.

Рамин царствовал счастливо, и удача сопутствовала ему во всех его делах; все его военные походы были успешны; власть его простиралась от Китая до Берберии…

Вис родила ему двух сыновей, Хоршеда и Джемшида, ставших впоследствии храбрыми витязями…

Вис прожила восемьдесят один год. Прожив так долго, Вис и Рамин имели многочисленных внуков. В старости Вис «согнулась, как лук, высохла и стала безобразной». Она просила у бога не дать ей пережить Рамина; желание ее исполнилось, и Вис умерла раньше своего супруга.

Оплакивая Вис, Рамин говорил, что ему тяжело ходить по земле, в которой покоится прах его верной Вис; он лишил бы себя жизни, но он знает, что жизнь без Вис ему принесет больше страданий, чем смерть, а он не должен избегать страданий, которые ему суждены самой судьбой.

Рамин выстроил себе и Вис богатую гробницу, украшенную золотом и ляпис-лазурью…

Почувствовав приближение смерти, Рамин призвал к себе своего старшего сына Хоршеда и в присутствии своих приближенных и войск посадил его на свой трон, возложив на его голову царский венец, опоясал его мечом, благословил его на царство и дал ему имя Хосров.

Передав сыну «свой венец, трон, царство, войска и казну», Рамин удалился в гробницу Вис и не выходил из нее до самой своей смерти.

НАВОИ

Перевод Л. Пеньковского

ФАРХАД И ШИРИН

…Да, красотой своих искусств Китай Пленяет мир и обольщает рай!.. Был некогда в Китае некий хан, Не просто хан — великий был хакан. Коль этот мир и тот соединить, Я знал бы, с чем его страну сравнить. Был до седьмого неба высотой Хаканский трон роскошный, золотой. Звезд в небесах, а на земле песка Нам не хватило б счесть его войска… Его взыскав, ему давало всё Судьбы вертящееся колесо… Хакана сыном наградил творец, Наградой осчастливлен был отец… Пышна Фархада колыбель, но в ней Всё плачет он, тоскует с первых дней… Десятки, сотни китаянок тут, Как соловьи сладчайшие, поют, Но в нем печаль, какой у детства нет, — Навеять сон Фархаду средства нет!.. Фархад особенным ребенком рос; Как муравей питаясь, львенком рос. В год — у него тверда была нога, В три — не слова низал, а жемчуга, И речь его не речью ты зови,— Зови ее поэмою любви. В три года он, как в десять, возмужал, Все взоры этим чудом поражал… Не только сам обидеть он не мог, — Ничьих страданий видеть он не мог. Всегда душой болея за других, Он, как мудрец, был молчалив и тих. Отца он в размышления поверг, У матери — в печали разум мерк. Хан утешал: «Все дети таковы». Мать плакала: «Нет, только он, увы!..» Когда Фархаду стало десять, он Во многих был науках искушен. И в десять лет имел такую стать, Какой и в двадцать не дано блистать. Всё знать и всё уметь хотел Фархад, Оружием наук владел Фархад. Оружием отваги — силой сил — Теперь он также овладеть решил. И не остался пред мечтой в долгу; В кольцо сгибал он радуги дугу, Соединять ее концы он мог, Соединяя Запад и Восток. Тупой стрелой он мог Арктур пронзить, А острой мог зенит он занозить; Планету Марс он на аркан ловил, Созвездью Льва хребет он искривил; Он выжал воду из созвездья Рыб; Он шестопером семь бы сфер прошиб. Со скоростью круженья сфер — свое Умел меж пальцев он вращать копье Так, что казалось — он прикрыт щитом, Полнебосвода им затмив притом. Он горы так умел мечом рассечь, Что прорубал в горах ущелья меч. И пусть гора одета сплошь в гранит — Навек прорехи эти сохранит… Но хоть ученым он прослыл большим И был, как богатырь, несокрушим, Он скромен был, как новичок, едва По буквам составляющий слова. Он силой не хвалился никогда, Ни в чем не заносился никогда, И, равнодушен к власти, он скорей На нищенство сменил бы власть царей. Он сердцем чист был и очами чист, Всем существом, как и речами, — чист… Не знал хакан, чем сына одарить: Решил хакан хранилища открыть, Не говори — хранилища, не то: Сто рудников и океанов сто! Тех ценностей ни сосчитать нельзя, Ни в сновиденьях увидать нельзя… Но, зрелищем пресыщен наконец, Фархад заметил в стороне ларец. Как чудо это создала земля! Был дивный ларчик весь из хрусталя,— Непостижим он, необыден был. Внутри какой-то образ виден был, Неясен, смутен, словно был далек, — Неотразимой прелестью он влек. В ларце замок — из ста алмазов… Нет! То не ларец — то замок страшных бед! Ничем не отомкнешь его врата,— Так эта крепость горя заперта!.. Магическое зеркало! Оно — Столетьями в хрусталь заключено, Как в раковину жемчуг, — в том ларце Хранилось у хакана во дворце. Нет! Словно солнце в сундуке небес, Хранилось это зеркало чудес. Мудрец его украсить так решил, Что тайно сзади тайну изложил: «Вот зеркало, что отражает мир: Оно зенит покажет и надир, Его сиянью — солнце лишь пример, Его создатель — румский Искандер… Кто зеркало найдет в любой из стран, Тот обретет в нем дивный талисман, Послужит только раз оно ему, Но что судьбой указано ему, Что неизбежно испытает он, Что скрыто смутной пеленой времен,— Будь горе или счастье — все равно: Оно явиться в зеркале должно. Но зеркало заключено в ларец. Его открыть решится лишь храбрец, Кто муки духа может побороть, Не устрашась обречь на муки плоть… Есть мудростью венчанная страна, Зовется в мире Грецией она. Но и мудрейший среди греков грек — Лишь прах своей страны, лишь человек. Ты должен, человек, туда пойти. Знай, встретишь ты препятствия в пути. Три перехода трудных совершив, Препятствия на каждом сокрушив, Сверши последний переход, герой: Остановись перед большой горой, Пещеру обнаружишь в ней: она, Как ночь разлуки черная, черна. В пещере той живет Сократ-мудрец. Он, как Букрат, велик, стократ мудрец! Войдешь в пещеру. Если старец жив, Утешит он тебя, благословив. А если грек премудрый мертв уже, Ты к вечной обратись его душе — И узел затруднений всех твоих Премудрый дух развяжет в тот же миг…» Вот что прочел взволнованный Фархад: Застыл, как очарованный, Фархад. И он с тех пор забыл питье, еду, Одною думой жил он, как в бреду… Хакан в литавры бить велел. Гонцы Несутся по стране во все концы — Войскам китайским объявляют сбор, Войска идут, спешат… С тех самых пор Как купол древнего монастыря, Кружась, накрыл и сушу и моря, Никто столь многочисленную рать Не пробовал и не мечтал собрать… Намного их опережала весть, Народы им оказывали честь: Не как врагов встречали — как гостей, Вручали им ключи от крепостей. Полгода длился их поход, и вот Уже пред ними Греция встает.

[После великих подвигов, совершенных с помощью греческих мудрецов, Фархад находит Сократа, и тот говорит ему:]

«Свой дух и плоть к страданьям приготовь:

Великую познаешь ты любовь.

Тысячелетье уж прошло с тех пор, Как сам себя обрек я на затвор, Я горячо судьбу благодарю, Что наконец с тобою говорю. Ведь ждал все дни и ночи я тебя: Вот вижу я воочию тебя! Мой час пришел — я в вечность ухожу, Послушай, сын мой, что тебе скажу: Знай, этот мир для праведных людей — Узилище и торжество скорбей… Тот, кто от «я» отрекся, только тот К спасению дорогу обретет. Дороги же к спасенью нет иной, Помимо жертвенной любви земной. Любовь печалью иссушает плоть, В сухую щепку превращает плоть. А лишь коснется, пламенно-светла,— И вспыхнет щепка, и сгорит дотла. Тебе любовь земная предстоит, Которая тебя испепелит. Ее не сможешь ты преобороть; Ты обречен предать страданьям плоть. Отвержен будешь, одинок и сир, Но озаришь своей любовью мир. Слух о тебе до дальних стран дойдет, Он до южан и северян дойдет. Твоей любви прекрасная печаль Затопит и девятой сферы даль. Твоя любовь, страданьем велика, Преданьями пройдет и сквозь века. Где б ни были влюбленные — для них Священным станет прах путей твоих. Забудет мир о всех богатырях, О кесарях, хаканах и царях. Но о Фархаде будут вновь и вновь Народы петь, превознося любовь!.. Когда вернешься в свой родной Китай, Ты свойство талисмана испытай,— Открой ларец — и в зеркало смотри: Что скрыл художник у него внутри, Проступит на поверхность. Ты узришь Ту, от кого ты вспыхнешь и сгоришь… Любовь тебя пленит навек. Но знай: Как ни страдай в плену, как ни стенай, Но кто такой любовью жил хоть миг — Могущественней тысячи владык!..» Фархад унять волнения не мог, Едва переступив родной порог, Он, удержать не в силах чувств своих, Потребовал ключи от кладовых: Свою мечту увидит он теперь! Сокровищницы распахнул он дверь,— И вот ларец в его руках… о нет, Скажи: вместилище ста тысяч бед!.. Царевич всё же отомкнул замок И зеркало из ларчика извлек… Он увидал гряду гранитных скал — Их дикий строй долину замыкал. И там, на склонах каменной гряды, Людей каких-то видит он ряды. Они стоят, как будто вышли в бой, Толкуя оживленно меж собой. Но у людей — ни луков и ни пик, — Кирки в руках: долбят в камнях арык. Один из них, хоть молод он на вид, Всех возглавляя, сам долбит гранит, То действует киркою, то теслом, Каменотесным занят ремеслом. Как он печален! На него, скорбя, Глядит Фархад — и узнает себя! А в это время из-за острых скал Сюда отряд наездниц прискакал… Одна была — как шах средь всей толпы Как роза — лоб, ресницы — как шипы… Был облик пери лучезарно-юн, Она казалась солнцем между лун. Куда б ни обращала взор с седла, Сжигала вмиг сердца людей дотла… Глядит Фархад и видит, что она В ту сторону пустила скакуна, Где был он сам, печальный и худой, Изображен в работе над плитой. Когда же, перед ним остановись, Она его окликнула, смеясь, И всадницы лучистоокой взгляд Почувствовал каменотес Фархад,— Его черты покрыла смерти тень, И он упал, как раненый олень… Увидя, как упал его двойник, Едва пред ним блеснул той пери лик, Получше разглядеть решил Фархад Красавицу, чей смертоносен взгляд. Поднес он ближе зеркало к глазам, Взглянул — и простонал, и обмер сам, И на пол так же, как его двойник, Бесчувственно упал он в тот же миг.

[Хакан по совету врачей едет вместе с Фархадом, заболевшим от любви и душевных терзаний, на прекрасный остров, где юноша должен выздороветь. Но буря разлучает отца и сына.

Чудом спасшийся, Фархад подобран купцами. На их корабле он подружился с великим художником Шапуром.]

Свое происхожденье скрыл Фархад: «Что в этом проку?» — говорил Фархад. Об остальном сказал, но вкратце он: Про зеркало не смел признаться он. Сказал он так, что, мол, во сне одна Ему приснилась дивная страна. Он не читал, не слышал о стране Подобной им увиденной во сне, Но так она чудесно хороша, Что ею пленена навек душа. И вот — с тех пор он бросил край родной, Разыскивает этот рай земной. Приметы он привел своей мечты — Какие горы видел и цветы. Фархад уже готов был и про ту Красавицу сказать начистоту, Но застонал, и, не разжавши уст, Смертельно побледнел — и пал без чувств… Шапур немедля помощь оказал: Он голову Фархада поддержал, Виски ему натер, а также грудь, — Сумел ему сознание вернуть… Шапур сказал: «О кипарис Фархад, Не унывай, приободрись, Фархад! Осенних ветров ты изведал гнет, Но тверже будь — и ветер не согнет. Угодно было, видимо, судьбе, Чтоб ты мне всё поведал о себе. Итак — отчаяньем себя не мучь: К замку твоей мечты имею ключ. Настолько точно описал ты мне Тот край, который видел лишь во сне, Что я узнал его! Я был там сам! Я вновь влекусь к тем дивным небесам. Не может быть другой такой страны: Всё сходится, приметы все верны. Живительно-тепло погодье в ней, Обилье роз и плодородье в ней. Как сам Ирем, пленительно свежа Она от рубежа до рубежа. Армен — ее названье. Если ты Отправишься в страну своей мечты, Возьми меня, о друг мой дорогой, Своим проводником, своим слугой!..»