Шрифт:
[И вот они прибыли в страну Армен.]
Картина, им представшая, была Поистине печальна, тяжела: Кляня свою судьбу, самих себя, Крепчайший камень этих гор долбя, С надсмотрщиком суровым во главе Трудились человек там сотни две, Изнурены, измучены трудом — Бессмысленно порученным трудом: Такой гранит был твердый, — ни куска Не скалывала ни одна кирка!.. Фархад глядел, и сердце сжалось в нем! Вскипели сразу гнев и жалость в нем! С глубокой складкой горя меж бровей Глядел он, не стерпел и крикнул: «Эй, Несчастные! Судьбой, как видно, вы, Подобно мне, угнетены, увы! Однако кто, за что обрек вас тут На этот тяжкий, безуспешный труд?.. Откройте вашу цель, и, может быть, Я чем-нибудь смогу вам пособить!..» «Ты спрашивал, теперь ответ внемли: Отчизна наша — это рай земли. Есть сорок крепостей у нас в стране, — Их башни с Зодиаком наравне. Венчает добродетелью страну Царица, наш оплот — Михин-Бану. От Афридуна род ведет она, И в мире, как Джамшид, она знатна… Есть у нее племянница Ширин, Как свет зари румянец у Ширин… Михин-Бану полна забот о ней, Навек ей дав приют в душе своей. Отраду в жизни находя одну, Лишь для нее живет Михин-Бану. А о труде своем что скажем мы? Арык ведем в гранитном кряже мы… Порою эта гурия пиры Устраивает в том конце горы. Дворцу под стать — окрестность хороша: Как дивный рай, вся местность хороша… Ах, видно, нет и рая без беды: Ни капли на вершине нет воды! Однако, по сужденью знатоков, Исход из положения таков: Пробить арык — и из ручья тогда На запад, мол, поднимется вода… Не только мало жизни нам одной, Но если б жить нам столько, сколько Ной, И то нам этот не пробить арык,— Столь непосилен труд и столь велик!..» Их повести печальной внял Фархад, За них страдая, застонал Фархад: «О ты, несправедливая судьба! О, с камнем непосильная борьба! А я такие знанья берегу И неужели им не помогу? Хоть я не для того пришел сюда, Но слишком велика у них беда…» Оставить их не мог беспечно он: Горн попросил и мех кузнечный он… Ковал кирки под стать своим рукам: Одна — равнялась десяти киркам! Почтительно застыв, толпа людей Ждала, что будет делать чародей… Как будто их сомнения прочел, Фархад к черте арычной подошел, Киркой взмахнул — и вот уже громит Он богатырскою рукой гранит… Воскликнула Ширин: «Кто ж он такой, Наш гость, творящий чудеса киркой? Он добровольно нам в беде помог, — Действительно, его послал к нам бог! Он птица счастья, что сама влететь Решилась в нашу горестную сеть… Чем эту птицу счастья привязать? Ей нужно уваженье оказать!» Она приказ дала седлать коней, — Михин-Бану сопутствовала ей… Для уловленья в сеть ее красы,— Как два аркана черных, две косы — Две черных ночи, и меж той и той Пробор белел камфарною чертой. Злоумышляла с бровью будто бровь, Как сообща пролить им чью-то кровь, И на Коране ясного лица Быть верными клялись ей до конца… Фархад, узрев Ширин, окаменел, То сердцем леденел, то пламенел. Но и сама Ширин, чей в этот миг Под пеленою тайны вспыхнул лик, К нему мгновенной страстью занялась, Слезами восхищенья облилась. На всем скаку остановив коня, Едва в седле тончайший стан склоня, Тот жемчуг, что таят глубины чувств, Рассыпала, открыв рубины уст: «О доблестнейший витязь, в добрый час Пришедший к нам, чтоб осчастливить нас! С обычными людьми не схож, ты нам Загадка по обличью и делам. По виду — скорбен, изможден и хил, Ты не людскую силу проявил,— Не только силу, но искусство! Нет, Не знал еще такого чуда свет!..» Едва Ширин свой приоткрыла лик, Фархад ее узнал и в тот же миг, С глубоким стоном, мертвеца бледней, Как замертво свалился перед ней… Фархад вторые сутки там лежал, То — будто бы дышал, то — не дышал. При нем, не отходя ни шагу прочь, Ширин с Шапуром были день и ночь. Когда же непреодолимый сон Им в третью ночь сковал глаза, — то он Глаза открыл, очнулся — и не мог Понять никак, что это за чертог, Как он сюда попал и почему Столь пышно ложе постлано ему?.. И вдруг он вспомнил, как к нему пришла Та, что была, как солнце, вся светла. Что с ней беседы удостоен был, Что награжден своей мечтой он был… Здесь он подумал: «Я пред ней в долгу. Чем благодарность высказать могу Ей, луноликой, светлой пери, ей, Так снизошедшей к участи моей? Арык — ее заветная мечта, Так пусть не будет тщетною мечта! Хоть жизни нашей скоротечен срок (Не знаю, мне какой намечен срок), Но ровно столько я хотел бы жить, Чтоб это дело с честью завершить…» И вот опять киркой он замахал, Опять гранит в горах загромыхал: Что ни размах руки — то грома треск, Что ни удар кирки — то молний блеск… Ширин таилась: с кем ей говорить, Какому другу сердце ей открыть? Ах, первая любовь всегда робка,— Ширин блюла достоинство пока. Проходят дни, а всё грустна Ширин, Не ест, не пьет, не знает сна Ширин. То вдруг решает: «Я пойти должна!» То вдруг и мысль об этом ей страшна. Честь говорит ей: «Нет», а сердце: «Да!» Кто скажет ей — что благо, что беда?.. Гранитных скал стал жителем Фархад — Стал скалосокрушителем Фархад. Подтянет свой кушак потуже он — Одним ударом рушит целый склон; Махнет, как бы игрушкой, он киркой — Смахнет скалы верхушку он киркой. Он низвергал за глыбой глыбу в степь — Обрушиться хребты могли бы в степь! Осколки били по луне, но ей Был ореол защитой от камней… Так исподволь всё дело шло к концу, Арык уже был подведен к дворцу… Когда он это дело завершил, И город он снабдить водой решил. А город был внизу, и без воды Там огороды гибли и сады. Фархад исчислил высоту — она Двум тысячам локтей была равна. И с этой кручи вниз пустил Фархад За водопадом в город — водопад. И так благодаря его трудам Все люди воду получили там… «Рекою жизни» тот арык с тех пор Зовется у людей армянских гор, И «Морем избавленья» — водоем Народ прозвал на языке своем… Царил тогда на западе один Могучий, именитый властелин, Аджамский шах и аравийский шах, — Скажи: он был полуазийский шах. Хосроя внук, Хормуза сын он был. Хосров Парвиз — так в мире он прослыл… А в это время разнеслась молва (Вскружилась у Хосрова голова), Что гурия одна, покинув рай, В мир снизошла, избрав армянский край; Что чистотой ее озарена, Как солнцем, та счастливая страна… В его воображенье день и ночь Была она, не отступая прочь… Дворца привратник доложил Бану: Мол, счастье правит повод в их страну, Пришел от самого Хосрова, мол, Вельможный, благороднейший посол… И вот — Бану одна В пучину дум душой погружена. Ни родом, ни державою своей, Ни в чем Хосров не уступает ей, Напротив, лестен очень этот брак, — Страну б ее упрочил этот брак. Но вспоминался ей Фархад, и вновь От жалости в ней холодела кровь… Хосрову отказать? Придет он в гнев: Легко джейрана одолеет лев… Так сеяла старательно она Соображений разных семена И, видя, что плодов посева нет, Племянницу призвала на совет: «Послала испытанье нам судьба. Решай сама, а я, увы, слаба». И гурия, суть дела разобрав, Воскликнула, лицом к земле припав: «…Твой приговор скорей изречь прошу, Скорей обрушить скорби меч прошу. Иль заживо низвергни ты меня, Как у индусов, в капище огня: Пусть плоть моя избавится в огне От сотен тысяч мук, сужденных мне; Пусть я, подобно волосам моим, Вся превращусь в кудрявый, легкий дым. И даже и стенать не стала б я, Освободила б мир от жалоб я. И одинокий мученик Фархад! Прости: так будет лучше мне, Фархад. Я — лишь мечта твоя, однако ты Пожертвовал всей жизнью для мечты. И мне, поверь, достаточно самой Сознания, что ты в мечте — со мной…»[Они решают отказать шаху под тем предлогом, что Ширин смертельный враг замужества.]
Парвиз, поднявший гнева острый меч, Решив страну армян войне обречь, Собрал такую силу, что и сам Не ведал счета всем своим бойцам… А нери думу думала одну — Она с военачальником Бану Фархаду в горы весть передала: Мол, таковы у них в стране дела,— Его судьба, увы, ее страшит, Пусть он укрыться в крепости спешит. Не думал он в укрытие засесть, Но, чтоб обиды пери не нанесть, Он всё же нужным счел туда пойти, Но с тем, чтоб не остаться взаперти… Над крепостью была одна скала — Быть башней крепости небес могла. На ней Фархад решил осады ждать, Чтоб камни в осаждающих метать… Хосров на ту скалу направил взгляд, Где на вершине пребывал Фархад, Как жемчуг драгоценный на челе, Хосров его заметил на скале… И кликнул шах: «Эй, люди, кто храбре Ко мне его доставьте поскорей…» Увидел с высоты своей Фархад, Что мчится в десять всадников отряд, И громко закричал оттуда вниз: «Эй ты, сардар! Хосров ли ты Парвиз, Иль не Хосров, но уши ты открой И вслушайся в мои слова, герой! Своих людей ко мне ты с чем послал? Когда б меня ты в гости приглашал, То разве приглашенья путь таков, Что требовал бы сорока подков? А если смерти ты меня обрек, Мне это — не во вред, тебе — не впрок, И грех пред богом и перед людьми За десять неповинных жертв прими… Дорогой гнета день и ночь скача, Конем насилья всё и всех топча, Ты тем ли горд, что кровь и произвол Ты в добродетель царскую возвел? Моею речью можешь пренебречь, Но страшно мне, что ты заносишь меч И тучу войск на ту страну ведешь, Куда тебя вела любовь… О, ложь! Свои уста, язык свой оторви — Ты говорить не смеешь о любви!..»[Обманом Фархад захвачен в плен.]
Без чувств был к шаху принесен Фархад, Тиран был так его плененыо рад, Что, царственных не пожалев даров, Людей по-царски одарил Хосров. С Фархада он аркан сорвать велел, Всего цепями оковать велел. Врача позвав, распорядился он, Чтоб был Фархад в сознанье приведен. Открыл глаза несчастный пленник — ах! Он скован! Цепи на руках, ногах!.. Нет, он не спит, не бредит — он здоров: На троне перед ним — тиран Хосров… Дивясь его достоинству, Хосров На вид как будто стал не так суров… Величественно опершись на меч, Он с пленником повел такую речь:Хосров
Кто ты, безумец, и родился где? Фархад
Что для безумца родина? Нигде! Хосров
Каким владеешь в жизни ремеслом? Фархад
Горением любви, враждой со злом. Хосров
Кто ж ремеслом таким бывает сыт? Фархад
Горящий сыт огнем, — любовь гласит.
X о с р о в
Не сказка ли твоя любовь навек?Ф а р х а д
То знает лишь горящий человек…X о с р о в
Давно ль твое горенье началось?Ф а р х а д
Когда душа и тело были врозь.X о с р о в
Не отречешься ль от любви своей?Ф а р х а д
Сам отрекись от этих слов скорей.X о с р о в
Что ты считаешь мукой для любви?Ф а р х а д
Страшней всего — разлука для любви.X о с р о в
В чем благодать влюбленных, сила их?Ф а р х а д
Свиданье, благосклонность милой их.X о с р о в
В возлюбленной ты очарован чем?Ф а р х а д
Ее ревнуя к языку — я нем…X о с р о в
Не сгубят ли тебя ее уста?Ф а р х а д
О, эта гибель — знай — моя мечта!X о с р о в
Так что ж — любовь: ущерб, убыток лишь?Ф а р х а д
Такой ущерб для любящих — барыш…X о с р о в
Себя, дервиш, не шахом мнишь ли ты?Ф а р х а д
Любовь не судит — шах, дервиш ли ты…X о с р о в
За дерзость ты заплатишь головой.Ф а р х а д
Уж лучше казнь, чем разговор с тобой… Всё выслушав, Фархад, презревший страх, Сказал смеясь: «О многогневный шах! Ты мне во всей своей грозе смешон: Не думай, что теперь ты отомщен. Что казнями унизишь ты меня,— К блаженству лишь приблизишь ты меня! Все казни я с восторгом претерплю Во имя той, которую люблю. Три казни ты назначил, но одна Мне смерть от них, однако, суждена, А я, живой, терплю в разлуке с ней В день не одну, а тысячу смертей…