— Джордж?

— Чего?

— Я всё ещё могу присматривать за кроликами, Джордж?

— Конечно. Ты не сделал ничего плохого.

— Я никому не хотел худого, Джордж.

— Знаю, знаю, иди к чертям, умойся.

Койка Крючка — негра–конюха — располагалась в комнатке для хранения упряжи, в небольшом сарае, что примыкал к конюшне. С одной стороны комнатушки распологалось квадратное окно в четыре стекла, а с другой — обшитая фанерой дверь, ведущая в конюшню. Койкой Крючку служил длинный ящик, наполненный соломой, поверх которой было постелено одеяло. В стене, у окна, торчали вбитые колышки, на них висела поломанная упряжь, требующая починки, и полосы новой кожи, а под самым окном притулился небольшой верстак, на котором лежали инструменты для скорняжной работы — изогнутые ножи, иглы, мотки суровых ниток и маленький клепальный молоток. Рядом были развешаны детали упряжи, лопнувший хомут с торчащим из него конским волосом, сломанная клешня и соединительная цепь с кожаным покрытием. Имелся у Крючка и свой ящик из–под яблок, служащий прикроватной полкой, на которой хранились флаконы с лекарствами как для лошадей, так и для самого хозяина комнаты. Там же стояла жестянка с дегтярным мылом и измазанная смолой банка с торчащей из неё кисточкой. На полу тут и там валялась разная мелочь — живя один, Крючок мог позволить себе бросать вещи где ему вздумается, а будучи конюхом и калекой, он оставался одним из долгожителей ранчо и потому накопил всякой всячины больше, чем мог бы при необходимости унести.

Крючок являлся обладателем нескольких пар ботинок, пары резиновых сапог, большого будильника и одноствольного ружья. Подлинной достопримечательностью, необычной для такого рода жилища, были книги — зачитанный до дыр словарь и потрёпанный гражданский кодекс Калифорнии издания 1905 года. Кроме того, затасканные журналы и небольшие грязные книжонки валялись на отдельной полке над лежаком, а рядом на гвозде висели очки в золочёной оправе.

Комнатёнка была тщательно подметена и удивительно чиста, поскольку Крючок считал себя человеком гордым и независимым. С людьми он всегда держал дистанцию и того же ожидал от них. Его тело сильно кренилось на левую сторону из–за искривления позвоночника, а глаза были посажены так глубоко, что казались ярче, чем было на самом деле. Худое лицо его испещряли глубокие морщины, а плотно сжатые тонкие губы выделялись на чёрном лице своей бледностью.

Медленно клонился к закату субботний вечер. В открытую дверь доносился с конюшни топот копыт, фырканье, похрустывание сена на лошадиных зубах, тихое звякание цепочек в недоуздках. Маленькая лампочка распыляла вокруг тусклый жёлтый свет.

Крючок сидел на лежаке. Его рубаха сзади была задрана поверх джинсов. В одной руке он держал бутылку с притиранием, а другой втирал густую мазь в спину. Время от времени он капал в розоватую ладонь несколько капель из бутыли и, кряхтя, тянулся рукой за спину. Когда порция мази касалась кожи, он вздрагивал и поёживался.

В открытой двери бесшумно возник Ленни и остановился, заглядывая в комнату. Его крутые плечи, казалось, заполнили всё пространство комнатушки. С минуту Крючок не замечал его появления, потом поднял глаза и тут же лицо его напряглось, он с хмурым видом вынул руку из–под рубахи.

Ленни беспомощно улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Крючок резко произнёс:

— Ты не имеешь права входить в мою комнату. Это моя комната. Никто не имеет права входить сюда, кроме меня.

Ленни сглотнул, его улыбка стала заискивающей.

— Я не делаю ничего плохого, — сказал он нерешительно. — Пришёл только глянуть на моего щенка. И увидел у тебя свет.

— А что здесь такого, я имею полное право зажечь свет. Давай уходи из моей комнаты. Меня не хотят видеть в бараке, вот и я не хочу видеть тебя в моей комнате.

— Почему не хочешь? — недоумённо вопросил Ленни.

— Потому что я чёрный. Они там играют в карты, а я не играю, потому что я чёрный. Они говорят, что от меня воняет. Но, скажу я тебе, вы все воняете, ещё похлеще.

Ленни беспомощно развёл руками.

— Все уехали в город, — сказал он. — И Ловкач, и Джордж, и все остальные. Джордж сказал, что мне лучше остаться на ранчо, чтобы не вляпаться в неприятности. Смотрю — тут свет горит.

— Ну, и чего тебе надо?

— Ничего. Смотрю — свет горит. Я подумал, могу зайти и посидеть чутка.

Крючок пристально посмотрел на Ленни, потом протянул руку ему за спину, снял с гвоздя очки, долго пристраивал их на носу, прежде чем снова уставиться на гостя.

— Не знаю, чего тебе делать на конюшне, — произнёс он недовольно. — Ты не погонщик. А грузчику неслед соваться на конюшню. Ты же не погонщик. Тебе нечего делать возле лошадей.

— Мой щенок, — растерянно улыбнулся Ленни. — Я пришёл посмотреть на моего щенка.

— Ну ладно, иди посмотри на него, коли пришёл, — смилостивился Крючок. И строго добавил: — Но не лезь, куда неслед.

Улыбка исчезла с лица Ленни. Он продвинулся в комнату на шаг–другой, потом вспомнил и вернулся к двери.

— Я совсем немного посмотрю на него. Ловкач говорит, я не должен гладить его помногу.

Крючок кивнул:

— Ну да, правильно говорит Ловкач. Ты слишком часто берёшь его из гнезда. Удивительно, что старуха не утащила их куда–нибудь в другое место.

— О, она не переживает из–за этого. Она разрешает мне, — Ленни снова двинулся в комнату.

Крючок нахмурился, но обезоруживающая улыбка Ленни победила его суровость.

— Ладно, посиди пока, — сказал он. — Пока не решишь уйти и оставить меня в покое, можешь посидеть тут. — Его тон стал чуть более дружественен. — Значит, говоришь, все парни отчалили в город, а?