Наконец коробочка засветилась, зазвенела, и я, робея, легко коснулась округлого ее бока.

Комнату тотчас же наполнило странное шипение, сквозь которое пробился родной, полный перемешанного с тревогой недоумения, голос:

— Санька, что ты творишь?!

— Папа, я все обдумала, мое решение — не результат сиюминутного каприза, — уверенно сказала я, радуясь, что отец не видит сейчас моих глаз. Боюсь, в таком случае даже дедушкин артефакт не помог бы. — Это единственный шанс стать не одной из выпускниц университета, не имеющей перспектив, а той, у которой есть будущее. Я не хочу его упустить. Па, пожалуйста!

— Санни, — тяжело вздохнули на той стороне столь ненадежной связи, — я не хочу отпускать тебя так далеко, неизвестно с кем…

— Ты сам наводил справки о Береане Вердише. — Боги, сколько же усилий пришлось приложить, чтобы голос на этом имени не дрогнул! — Так что тебе известно даже больше, чем мне. Папа… Это очень важно для меня. Поверь, очень-очень!

И в этом я не лгала. Убедила ли отца моя искренность или же что-то иное, но после непродолжительного молчания, наполненного уже ставшим привычным шумом и потрескиванием, до меня глухо донеслось:

— Я желаю лишь одного: чтобы ты была счастлива, Санни. И если ты действительно этого хочешь…

— Действительно! — горячо подтвердила я.

— Хорошо. Я сделаю все, чтобы приехать как можно быстрее.

— Папа, ты не успеешь, — сдерживая слезы, сказала я. — Я уезжаю через пять дней. Ты же до Освэра и за неделю не доберешься!

И к лучшему. Если бы добрался… Да он бы сразу понял, что со мной что-то не так. Это маму я могла обмануть, но не отца, только не его.

— Санни, письма каждый день — обязательны, — строго потребовал папа. — Если я не получу от тебя весточки, лично отправлюсь за тобой и привезу обратно, слышишь?!

— Слышу, папа, — улыбнулась я сквозь бегущие по щекам слезы. — Я буду писать каждый день. Обещаю.

— Береги себя, детка, — попросил он в нарастающем шуме. — Люблю тебя и маму.

— Мы тоже очень тебя любим, — пробормотала я прежде, чем связь оборвалась и золотистое сияние коробочки померкло.

В университет я не поехала. Не было ни сил, ни желания, а мысль о том, что я могу столкнуться с Ринном, причиняла почти физическую боль. Будь моя воля, я бы трусливо просидела дома все оставшееся до отъезда время, но тогда мама обязательно заподозрила бы неладное — добившиеся своей мечты так себя не ведут. И следующим утром пришлось возвращаться к учебе, надеясь, что боги милуют и с Ринном мы не встретимся.

Что ж, боги вняли моим мольбам — Риннара я так и не увидела, ни в этот день, ни на следующий. И вовсе не потому, что университет большой, просто его здесь не было. Вообще.

— Риннару уже давно предлагали место в приграничье, и он все-таки согласился, — неодобрительно глядя на меня, сообщил мэтр Вилгош — единственный, к кому я рискнула обратиться с измучившим меня вопросом. — Завтра он уезжает. Да и ты, как я слышал, надолго не задержишься?

— Так… получилось, — пролепетала я, борясь с разрастающейся в груди жгучей болью.

— Забавно как-то у вас получается, — покачал головой некромант и хотел было еще что-то добавить, но подоспевшие студенты в спешном порядке утащили своего преподавателя.

Надеюсь, они не древнее кладбище пробудили… А хотя было бы неплохо. Загрызла бы меня какая-нибудь костяшка… Наверняка это и вполовину не так больно, как когда тебя пережевывают тупые зубы совести…

Наставница скептически отнеслась к моей поездке, но не отговаривала. Сказала, чтобы я решала сама. Я лишь слабо улыбнулась в ответ и заверила, что решение мое непоколебимо. Мэтрессу Ноллин это вполне устроило, Ритту — нет. Подруга, прекрасно помнившая, как я относилась и к Вердишу и к перспективе отправиться в Тирон, едва наизнанку меня не вывернула в попытке докопаться до правды, но я держалась стойко. В итоге Ритта сдалась… и немного, но обиделась на мое нежелание поговорить по душам. Леди-кошка тоже недовольно фыркала и выразительно выпускала призрачные когти, но принимать более удобный для высказывания мнения облик по-прежнему не желала. Зато вечером демонстративно улеглась на подоконнике, а не на моей подушке, тем самым выражая протест. Впрочем, надолго ее не хватило, и уже ночью я осторожно гладила полупрозрачную шерстку, тоскливо разглядывая тонущий в сумраке потолок.

Никогда еще будущее не было столь страшным и неотвратимым, не то что темным — непроглядным. И освещать его совершенно не хотелось, чтобы заранее не умереть от страха при виде затаившихся там чудищ.

Настоящее тоже не радовало — я увязла в его липкой паутине, и с каждым мигом она становилась все плотнее и плотнее… Но кое-что я все еще могла сделать. В последний раз посмотреть на прошлое, чтобы надежно сохранить его в памяти.

Погода к вечеру окончательно испортилась. Освэр заметало, яростно и беспощадно, и дорога до города заняла слишком много времени. Я едва не опоздала… Едва.

Злой зимний ветер норовил стащить шляпку, насквозь продувал шерстяное пальто, хлестал по щекам, выбивая слезы. Я стояла за углом дома напротив особняка Шариденов, терла озябшие в тонких перчатках руки и до боли в глазах смотрела на противоположную сторону улицы.

У ярко освещенных ворот ожидала темная, безо всяких опознавательных знаков карета, запряженная парой сильных лошадей. Риннар стоял у распахнутой дверцы и обнимал плачущую женщину. Леди Моленна… Я умудрилась причинить боль даже ей…