– Норин, я хочу поговорить!

– Оставь меня, Мэри.

– Пожалуйста.

– Я не собираюсь ничего обсуждать. Так что...

Старшая Монфор покачивает головой, но сестра нагоняет ее и хватает за руку. Нечто внутри меня с интересом затихает, превращается в кроткого зверя, изучающего добычу.

– Поговори со мной, – настойчиво требует Мэри-Линетт, – не закрывайся, не надо.

– Я сама решу, что мне делать.

– Зачем тебе решать что-то самой?

– Потому что я всегда так делаю. Я всегда решаю все сама, Мэри! Всегда.

– Но ведь я рядом.

– И что? – Норин округляет глаза и резким движением смахивает с лица волосы. – Не хочу ничего обсуждать, хочу уйти как можно дальше. Хочу убежать.

– От кого? – Тихо переспрашивает Мэри-Линетт, поджав губы. – Чего ты боишься?

– Я боюсь себя.

– Но ты не сделала ничего дурного.

– Я почувствовала! – Женщина хватается пальцами за грудь и горбится. – Здесь, я... я ведь дала себе обещание, что не поддамся, что не взгляну, не откроюсь.

– Но так невозможно жить. Ты и сама прекрасно это понимаешь.

– Мэри, жизнь – это... – Норин устало поводит плечами и вздыхает, – это не красивая история. Здесь не бывает так, как хочешь ты. Это редкость. А любовь – чувство, в которое по большей части все лишь верят, но которое почти никто в своей жизни не испытывает.

– Я не понимаю. Почему ты не борешься? Почему опускаешь руки?

– Бороться? С кем, Мэри? – Глаза женщины становятся огромными. – С Дьяволом? Я всю жизнь нахожусь под его опекой. Сколько себя помню. Он сильнее.

– Не говори так, – бросает Мэри-Линетт, – ты давала ему отпор.

– Лишь потому, что он позволял. Он играет, Мэри. Играет так безупречно! Ну, а я... я действительно поверила. – Норин неожиданно захлопывает ладонью рот и замолкает. Я не знаю, что меняется, но в моей груди вспыхивает нечто горячее. Женщина стирает слезы со щек, а я подаюсь вперед. Что-то тянет меня вперед. – Я поверила, что могу чувствовать.

– Можешь, – младшая Монфор хватается за руки сестры, – конечно, можешь.

– Он умирает, Мэри.

– Ты не знаешь.

– Он умирает, – голос Норин тверд, – мы можем позволить себе умереть ради других, но мы не можем позволить другим умирать ради нас.

По лицу Мэри-Линетт скатываются слезы. Она порывисто отворачивается, стягивает с шеи шарф и безвольно опускает руки. Женщина медленно покачивает головой.

– Это несправедливо, Люцифер лишает нас самого дорогого.

– Меня лишает.

– Нас.

– Мэри.

– Хватит, пожалуйста, прекрати. – Мэри-Линетт взмахивает руками и хмурится. – Не знаю, почему до тебя до сих пор не дошло, но все, что касается тебя, касается и меня.

– Это глупо. Разумеется, ты не причем.

– Я – твоя сестра.

– И поэтому...

– Да, Норин. Поэтому когда тебе плохо, я рыдаю. – Женщина усмехается и смахивает с лица слезы. – Видишь? Вся тушь размазалась.

– Тушь, – старшая Монфор закатывает глаза, – когда ты успеваешь краситься?

– Когда ты носишься по дому или готовишь.

– Вот оно что.

– Пожалуйста, не отворачивайся от своих чувств. – Настаивает Мэри-Линетт и вновь подходит к сестре. – Мы ведь не уверены, что болезнь Джейсона связана с проклятьем. Ты и сама понимаешь, что шанс есть. Шанс, что все наладится.

– Шанс? Этого мало.

– Один случай может все изменить. Мойра – сумасшедшая. Ты ведь знаешь.

– Мэри, я не стану отворачиваться от своих чувств.

– Не станешь?

– Нет. Потому, когда мы вернемся, я попрошу Джейсона уехать.

– Что? Но...

– Я не знаю, что между нами, честно. И я не смыслю в любви. Но, если бы смыслила, то сказала, что любовь – это ответственность. Он должен уехать, потому что шанс, будто с ним ничего не случится, меня не устраивает. Я должна быть уверена. Но уверенности нет.

– Никогда нельзя быть в чем-то абсолютно уверенным.

– Хватит.

– Но нам нужна помощь. Мы все еще не вернули домой Ариадну.

Неожиданно рядом со мной пролетает ворон. Он хлопает крыльями и садится на пик фонарного столба, будто ночной сторож. Я тут же отхожу в тень, а Монфор одновременно переводят взгляды в мою сторону. Меня они не замечают.

– Пойдем домой, – шмыгая носом, отрезает Мэри-Линетт, – здесь не по себе.

Норин кивает, и они сходят с места. Я провожаю их изумрудным взглядом и думаю, как странно переживать за другого человека. Как странно перенимать его боль. Наверно, я испытывала раньше нечто подобное. Наклоняю в бок голову и хмурюсь. А, может, и нет.