Шрифт:
А меня обида взяла.
– Что в этом такого? – Рычу на свой страх и риск.
Уставился, глаза округлил.
– И смерти не боится, а спрашивает. Каково это, когда тебя мошка спрашивает? Стоит ли ей отвечать? Или сразу раздавить?
Сглатываю.
– Узнать, что ей нужно, – пискляво отвечаю.
– Понять не могу, почему ты еще не сгорела, – шипит и поднимается.
Жутко… возвышается надо мной такой огромный, раздавит ведь. Молчу, бежать бы прочь, злой какой–то владыка. Но не решаюсь. Он же по мою душу пришел, сомнений нет.
Крылья начинают вырастать из–за спины, одновременно плащ укорачиваться стал. Вокруг светлее делается. Сам смотрит на меня, реакцию ловит. А крылья все растут и растут. Расправляются будто веер. Красные крылья аэроплана, не, хвост индюка скорее. Деревья, что по бокам стояли, стали трещать и прогибаться. Вскоре не выдержали и завалились, обнажая корни.
Принял форму бабочки. Сейчас как взмахнет крылом и унесет меня далеко–далеко. Больно стукнусь или косточки мои переломаются.
– Знаешь, кто я? – Вдруг спрашивает. Вздрогнула.
– Слуга Клесаны, – отвечаю. – Простите, имени не знаю, клана тоже.
Свет меркнет, становясь прежним, легким, белым. Крылья врастают обратно в мгновение ока. Опять человек в плаще передо мной стоит и смотрит со вздернутым бровями. Эрей Авель вспомнился. Тоскливо на бабочку смотрю.
– Кай Даниэль, – представляется звонко с выражением в голосе, будто проверяет.
Замер, глаза его шире делаются, с каждой секундой. Вот уже лицо вытянулось от удивления, ни то что брови. Весь уже само удивление.
– Леди Валерия, – хрипло говорю, горлышко продираю и добавляю: – Приятно познакомиться, Кай Даниэль, спасибо, что убили ту Скалапендру. Я очень перепугалась за вас тогда, честно.
Отшатнулся гигант. Вид озадаченный.
– А вы с кланом Эрей дружите? – Спрашиваю на всякий случай. – Эрей Авель мой друг, он тут недавно пролетал, но меня не узнал. Не могли бы вы…
Гул ударил в барабанные перепонки вместе с порывом ветра. Протяжный гул, исходящий от этой человекообразной бабочки. Каждая клеточка моего тела вибрировала, едва выдерживая этот звук. Ноги мои подкосились. Упала.
Гигант навис надо мной, вознеся руку в кулаке. Дрожу от ужаса, теряя всякое самообладание. Жить–то хочется! Дышать, ощущать все вокруг, быть, мыслить. Не хочу умирать. Начинаю истерить…
– Почему? – Гремит надо мной, слово, как сильнейший порыв ветра по моей прическе прошелся. – Почему я не могу убить тебя? Даже прикоснуться не могу! Почему?! Кто ты?!
Тень отступает. Поднимаю глаза. Стоит спиной. Хочу спросить про сестру, но слова в горле встали. Рот открываю, а будто говорить разучилась. Шок, посттравматический синдром? Психологическая травма?
Фигура начинает удаляться и вскоре пропадает среди деревьев. Не знаю, сколько так просидела в полутьме. Но опомнилась от порывов ветра. Не сильных, но ощутимых. Бабочка взмыла в воздух где–то далеко впереди.
Поднялась, вижу откуда свет идет. Оба поваленных ствола углями дотлевают. От них и жар ощущается. Огненный он? Почему я не сгорела, спросил… А должна? Почему они так неадекватно реагируют? Сумасшествие какое–то.
Вернулась к дому, на звуки суеты ориентируясь. Она началась, когда бабочка улетела.
– Миледи! – Воскликнул Сталий и побежал ко мне. И вот тут–то я и ощутила, что ноги уже не держат. На руки подхватил, едва успел.
– Чем мы владык прогневали, – плачет управляющая.
– Владыки пожалейте рабов своих… – причитает баронесса.
– Сие знак, не сгорели, а значит, сие благо, – бормочет какой–то старик.
Устала думать и воспринимать. Сознание проваливается в сладкую черноту.
***
Утро наступило с чашечки бодрящего напитка в постель. Над кроватью нависли баронесса, дедуля, которого впервые вижу, сын с дочкой Шоберта и мои трое деятелей, чуть в сторонке.
– Доброе утро, – хриплым голоском, хотела подняться, обнаруживаю, что в ночнушке и одеяло мягкое пуховое до подбородка задираю.
– Как себя чувствуешь, дитя? – Интересуется дедушка. Брови с седыми завитушками, глазки мудрые.
– Все хорошо, спасибо, – отвечаю с хрипотцой. – Не стоит хлопот. Я здорова.
– Видим, – выдыхает с облегчением и уходит.
– Леди Валерия, если все хорошо, ждем вас в обеденном зале через час, – выдает баронесса и выходит.
Только она за порог, сын ее Сталий на колено передо мной падает, за руку хватает, начинает лобызать.