— Вот теперь вы готовы, Леонид Дмитриевич! Вы злитесь, и мозг ваш, разогретый коньячными парами, работает с высочайшим КПД. Информация, которую я вам сейчас предоставлю, несколько удивит вас, но я навел справки — вы умны и сообразительны, поэтому, думаю, проблем не возникнет.

«Я тоже навел о тебе справки», — угрюмо глядя на немца, подумал Канаев. В собранном расторопным референтом досье была сосредоточена вся жизнь Хорста Убеля, тысяча девятьсот тридцатого года рождения, немца, уроженца города Щецина, специалиста по маркетингу систем связи, отца троих детей, преуспевающего бизнесмена. Вот только вряд ли эта образцовая биография имела хоть какое-то отношение к человеку, сидящему сейчас в кабинете Канаева. Хотя бы потому, что Хорст Убель никак не мог фотографироваться в форме гауптштурмфюрера в сорок втором году. Согласно свидетельству о рождении, ему в тот момент было всего двенадцать лет…

Немец, между тем, допил коньяк, положил в рот ломтик лайма и будничным тоном попросил:

— Будьте добры, выключите записывающую аппаратуру. Ни мне, ни вам ни к чему фиксировать на материальный носитель наш разговор.

Канаев скривился, про себя удивившись проницательности старика. Вытащив из кармана мягкой замшевой куртки пульт, он отключил камеру и выжидательно посмотрел на немца.

— И диктофон, — сухо произнес тот.

— Можно подумать, вы знаете, где он.

— Вмонтирован в подголовник кресла, на котором я сижу, — спокойно ответил старик.

«Да кто ж ты такой, если умеешь видеть сквозь предметы?!» — психанул Канаев, но внешне остался невозмутимым. Он поднялся, выключил записывающее устройство.

— Теперь вы довольны? Мы можем перейти к сути?

— Вы терпеливее, чем я предполагал, — немец опять рассмеялся. — Конечно, ваш организм сильно пострадал от неправильного образа жизни, неумеренного принятия алкоголя и табака, но в целом он полностью соответствует расчетным данным.

— Каким данным? — набычился Канаев. — И при чем тут вообще мой организм?

— Видите ли… — немец замялся. — В общем, вы, Леонид Дмитриевич Канаев, в некотором роде результат эксперимента, поставленного под моим руководством вашим отцом на самом себе.

— Что?.. — ошарашенно пробормотал Канаев.

— Вы единственный в мире живой человек, в жилах которого течет кровь древних обитателей нашей планеты, легендарных асов. Я вижу, вам знакомо это слово. Да-да, Леонид Дмитриевич, речь идет именно о тех, кого их полудикие современники именовали богами и поклонялись им.

— Вы сумасшедший? — тихо спросил Канаев.

— Я гений, — скромно улыбнулся немец. — Впрочем, давайте обо всем по порядку…

— Тебе, душа моя, не в ФСБ — в фитнес-клубе работать! — раздраженно выговаривал Чеканин, опершись кулаками о стол. Тамара, закусив губу, сидела напротив. Вокруг расположились остальные члены опергруппы. — На твоих глазах гибнет сотрудник госбезопасности! А ты занимаешься черт знает чем!

— Но товарищ полковник!.. — вскинула голову Тамара, — я же пыталась его спасти! Он умирал…

— Спасают врачи! — отрезал Чеканин. — А твоя задача — не поддаваться эмоциям и постараться по горячим следам выяснить, в чем причина. Это — азы! Ты их забыла, душа моя, а значит, встает вопрос о профпригодности…

Майор Вершинин пошевелился, кашлянул и негромко заметил:

— Вряд ли нужно ставить ей в вину то, что она бросилась спасать Звонаря. Да положа руку на сердце я поступил бы так же, хотя и дослужился до майора. А она — стажер.

— Но склад она опечатать могла? — прорычал Чеканин. — Теперь что? Звонарь мертв, а коробок этих и след простыл. Кладовщики ничего не знают, охрана не помнит, документы отсутствуют, а полы вымыты. А ведь были следы от колес погрузчика. И коробки были. Поливанова, были?

— Так точно, — несколько успокоившись, ответила Тамара. — Когда я вернулась, склад оказался закрыт. А потом, когда ГБР приехала, его открыли и… Я же написала в рапорте — отсутствовала часть груза, те самые коробки, возле которых товарищ капитан… В общем, где ему стало плохо. И следы погрузчика затерли.

— Вот! — Чеканин поднял вверх указательный палец. — Кто-то, кому мы, даже не начав расследование, прищемили хвост, нанес упреждающий удар.

— Товарищ полковник, — снова заговорила Тамара. — Я докажу! Только не выгоняйте меня! Пожалуйста…

— Выгоняют с урока, — проворчал Чеканин и сел. Некоторое время он молчал, потом совсем другим голосом тихо сказал: — У него сын родился. Три месяца назад. Николай не высыпался совсем. Но сердце… Сердце у него было здоровое.

Вершинин наклонился к Джимморрисону, что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул и быстро вышел из кабинета. Карпухин закурил, тяжело вздохнул и пробасил:

— Если это был ментоудар, то нанес его большой мастер. Уж очень, мать его, точно. Никого больше не задело.