Шрифт:
Мгла быстро рассеивалась. Незнати сидели за столом, сыто отдуваясь. Глаза их затянуло поволокой, на губах играли довольные улыбки. Журин, сгорбившись, вжался в угол и не шевелился.
— Наконец-то, — простонал Джимморрисон, рывком распахнул тяжелую дверь и срывающимся голосом позвал конвой.
Заключенному снова натянули на голову мешок. Сам идти он не мог, но конвоиры умело подхватили его под руки и вывели из бокса. Вскоре звон цепей и звуки шагов затихли, потом загремел лифт, унося того, кто еще полчаса назад был Геннадием Стальевичем Журиным, наверх, в мир вечного забвения.
— Поесть вам принесут через полчаса. Раньше нельзя, — стараясь не глядеть на незнатей, сказал Джимморрисон. — Мы пойдем. Полковник вас вызовет.
— Идите, детки, идите, — благостно улыбаясь, ответила за всех Мочана. — А мы отдохнем покуда.
По дороге к лифту Стеклов достал из кармана серебристый блистер, выдавил две таблетки. Одну сунул в рот, другую протянул Тамаре.
— Что это? — дрожащим голосом спросила она.
— Феназепам. Транквилизатор. Проглоти — и через двадцать минут станет легче…
Глава седьмая
Матуха Вошица грызла жареную кошачью ножку. Мясной сок стекал по подбородку, длинные клыки поблескивали в тусклом свете коптилки. Время от времени матуха вытирала жирные пальцы о смоляные космы перьевых волос и сыто отрыгивала. Пир удался на славу. С тех пор как сгинул Косарь, впервые Вошица и ее ватажники поели от пуза жареного мясца.
Откинув голосую кость в угол, матуха растеклась телесами по лежанке, довольно пробурчала:
— Ай да Алконостиха, ай да старая карга. Угодила, ничего не скажешь.
— Ага, — ощерившись в улыбке, закивал Кукан, отчего суконная шляпа слетела с головы заводника и покатилась по полу. Матуха и остальные ватажники — Два Вершка, Горох, Давло — захохотали, пуча глаза.
— Трясень тебя возьми! — выругался Кукан. — Эй, Махоня! А ну, шляпочку подай!
Хлопотавший у очага шипуляк, услыхав грозный окрик, съежился и что-то пискнул.
— Не, не подаст, — флегматично сказал Давло, ковыряя в зубах вязальной спицей. — Забил он на тебя.
Снова что-то пропищав в ответ, Махоня отвернулся и загремел грязными мисками. Горох и Два Вершка вполголоса перешептались и ударили по рукам — забились.
— Ты че, глухой? — В голосе Кукана послышалась угроза. — Сюда иди, ссычье кобылье! Быром!
Махоня испуганно заковылял на кривых ногах к заводнику и тут же с визгом отлетел к очагу, едва не попав в огонь, — разозлившийся Кукан с оттяжкой ударил шипуляка короткой плетью, что всегда носил за голенищем сапога. Визг Махони еще больше взбесил ватажника. Кукан вскочил на ноги, вышел на средину логовища.
— Ко мне, бегом! Ну!
Подвывая от боли, боком, по-паучьи, Махоня с опаской подобрался поближе к заводнику — и снова под хохот ватажников получил удар плетью.
— Слов наших знать не хочешь?! Волынишь? Я тебя научу, гнидень простобрюхая, поведению! Я тебе укажу, кто тут хозяин! — Кукан разошелся не на шутку и принялся охаживать шипуляка. Черная плеть свистела в воздухе. Махоня уже не визжал. Скорчившись на грязном полу, он тихо выл на одной ноте, закрывая нечесаную голову обожженными у очага руками.
— Дай-ка я! — Давло тоже решил поучаствовать в забаве. Поднявшись, торопень на единственной ноге доскакал до шипуляка и со всего маху припечатал подрагивающий живой комок своим кабаньим рылом.
— Н-на, погань, знай свое место!
Два Вершка и Горох не утерпели, поднялись с топчанчика и ринулись к Махоне, но тут подала голос со своей лежанки матуха. Приподнявшись, она лениво размотала черный хлыст, щелкнула им. Незнати враз остановились.
— А ну цыть! Охолоните, мил-ватажники. Прибьете мальца — кто кашеварить будет? Посуду мыть, пол мести? Опять в очередь? Охота вам — я живо вназад все верну. Э, Кукан! Ну-ка сядь, морда твоя немытая. Шипуляк этот — мой. И я решать буду, когда его учить, а когда жаловать. Все слыхали? То-то.
Кряхтя, матуха села, сунула трехпалые когтистые лапы в туфли, закинула поросшие редким черным волосом груди за плечо и подошла к сундуку, накрытому атласным ватным одеялом. Ватажники тут же позабыли про шипуляка и окружили Вошицу, скаля зубы.
— Поглядим, поглядим, сколько отпоров у нас нынче имеется… — бормотала матуха, откидывая одеяло и поднимая крышку.
Внутри сундук был поделен на пять ячей, и в четырех из них, в какой больше, в какой меньше, поблескивали ключи. Пятую же прикрывала льняная тряпица с намалеванными заговорными очами.