— Послушайте, уважаемая дама, — зашипел Ондра, — прекратите! Она останется там, где сидит. Покорно прошу, ограничьте ваши претензии!

— Я не с вами разговариваю, — отрезала Калоусова и обратилась к супругу за мужественной защитой, но тот утомленно молчал и глядел в пространство. Лазецкий попытался замять недоразумение, рассказав двусмысленный анекдот — один из тех, которые он записывал в блокнотик, — но успеха не имел. Все озабоченно хмурились. Брих шепотом беседовал с Маркупом, наблюдая за Хансом, который, сидя в своей излюбленной позе, жмурил в тепле глаза, невозмутимо спокойный, вознесенный над этим сбродом, суетившимся вокруг. Бриху показалось, что Ханс насмешливо усмехается.

Камил Тайхман сел на чемоданы посреди хижины, словно для того, чтобы лучше видеть окружающих; время от времени он бросал на Бориса испытующие взгляды, полные невысказанных опасений. Он не стал раздеваться и каждые пять минут спрашивал Ража, когда же они двинутся через границу.

— Почему это тебя так интересует, дорогой? — спросил, подойдя, Борис. — Все равно я, как брат, буду держаться за тебя с цепкостью клеща. Боюсь, как бы ты не плюхнулся в какую-нибудь лужу. Такой уж ты цыпленок…

— Как знаешь, — махнул рукой Камил, — но я, как брат, советую тебе быть осторожнее.

— Благодарю за предупреждение, — сказал Борис и бодро, изо всей силы, хлопнул Камила по спине, едва не свалив на пол. — Признаться, твоя хрупкая нежность трогает. Все-таки брат есть брат, хоть он и попытался улизнуть из-под носа. Сказывается родная кровь, не так ли, невестушка?

Крашеная блондинка подняла глаза от раскрытого учебника английского языка и понимающе улыбнулась Борису. Эта слишком выразительная улыбка заставила дрогнуть птичье лицо Тайхмана-старшего, но не вывела его из равновесия. Наблюдая за обоими, Камил заметил, что его любовница шепчет про себя. Брих понял — она старается вызубрить несколько английских глаголов, произнося их с ужасным акцентом, перенятым из американских фильмов, и сказал ей:

— Вы слишком искажаете акцент.

Задетая за живое, она обернулась к нему и отрезала:

— Если угодно, можете меня поучить!

— Возьмешь учителя, — проворчал Камил, — а теперь брось это дело, не действуй мне на нервы.

Борис язвительно захохотал.

— Лучший учитель — красивый молодой американец! К примеру, офицер! Но он обязательно должен быть красивым, уроды нам ни к чему. С ним, невестушка, вы в два счета договоритесь, и акцент исправится!

Калоус не сдержался, прыснул, залился грудным смехом, но быстро стих под укоризненным взглядом жены. А она обратилась к Борису:

— Вы слишком развязны, молодой человек, надеюсь, вы это сознаете! Я таких замечаний не потерплю!

Камил Тайхман позеленел от ярости, но сдержался. Никакое оскорбление не могло принудить его подняться со своих чемоданов.

— Болтаешь как дурак, да ты дурак и есть, — пробормотал он, замыкаясь в себе.

— Все дураки, — вдруг произнесла Рия, чем привлекла всеобщее внимание. Она дерзко выдержала эти взгляды; уголки ее губ опустились, а в глазах отразился интерес исследователя. — Сброд!

Все пропустили это мимо ушей — никому не хотелось пускаться в дебаты с этой свихнувшейся декадентской барышней. Только Калоусова одернула ее:

— Но-но-но, девочка, потише! Ты не дома!

Ондра сидел верхом на стуле, положив локти на спинку, и о чем-то шептался с Эвой.

— Что такое с вашей женой? — любезно поинтересовалась она.

Ондра нахмурился, ответил довольно резко:

— Трудновато далась ей дорога сюда. Отдыхает. Ничего серьезного. Быть может, просто от волнения. Но вы обещали мне объяснить одну вещь, Эва! Как Гиттингс? Есть?

Она утвердительно кивнула головой.

— Есть, не бойтесь, все получится хорошо. Так же, как и с вашим другом… Разве я вам не говорила, что все хорошо кончится?

Он пожал плечами:

— Не знаю, я не был столь уверен. Он мне не очень нравится — у него какой-то заскок… Прочитал слишком много книг и ко многим из них отнесся слишком серьезно. Но давайте поговорим о другом: это было опасно?

Эва прервала его нетерпеливым движением руки:

— Нет! Вы помогли мне, ладно — но я не желаю, чтобы вы рассказывали все при этих… не будьте ребенком! Это — мое дело! Лучше вернемся к вашему другу…

Ондра поднял голову, встревоженно спросил:

— Кажется, он вас интересует?

Эва улыбнулась.

— А вы очень удивитесь, если я скажу — да? Он человек интеллигентный, честный, с ним хорошо — и вместе с тем грустно…

— Ему порой приходят на ум странные мысли, — кивнул Ондра. — Он всегда любил кокетничать с коммунизмом… еще в школе. Впрочем, только в пределах интеллигентских умствований. Наивненький пацифист, поэтическая натура — ничего интересного! Эти интеллигентики — ненадежные людишки. Куда ветер, туда и они, проповедники чистого разума… У них нет достаточных причин быть последовательными противниками. Одна болтовня — этого мало! Февраль только наступил им на мозоль, но не раздавил ребра! От этой боли они со временем опомнятся, и наступит день, когда они утвердительно кивнут. Слабохарактерные выродки!