Видно было, как он старается освободиться от пережитого ужаса. Надо что-то предпринять! Калоусова со взлохмаченными волосами, похожая на ведьму; ее муж, скорчившийся на стуле, груда костей и сала… Рия судорожно рассмеялась, и смех ее звенел фальшиво, как звук погнутого кларнета.

— Нас переловят, как мышей, — давилась она смехом, — так нам и надо…

Она дернула металлический замок своей сумочки, оттуда вывалилась дешевая пепельница из будейовицкого ресторана, но никто этого не заметил.

— Заставьте ее замолчать, ради бога! — молила Калоусова: она заметалась по хижине, словно хотела заглушить хохот падчерицы стуком своих каблуков. — Из-за нее мы все попадем в сумасшедший дом, остановите же ее! Не видите, она рехнулась?

— Перестаньте, Рия, — успокоительным тоном произнес Ондра, — я знаю, все это нелегко перенести, но вы должны выдержать. Возьмите себя в руки!

— Зачем? — воскликнула девушка. — Какой в этом смысл, Раж? Как вы смешны! Притворяетесь героем, а у самого тоже душа в пятки ушла!

— Конечно, в этом есть смысл, Рия, девочка моя, — мягко сказал Лазецкий, который тем временем пришел в себя. — Еще бы! Перед вами открывается весь мир, и…

Она перебила его злобным хохотом, мотнула головой:

— Говорите, говорите, господин адвокат, вас это успокоит! У вас язык хорошо подвешен. Но вы — гнусные, все, и вы, господин адвокат. Вас следовало бы расстрелять! Вот было бы весело — бац! Бац!

Все испугались — зрачки ее расширились от представления гибели, охватившей весь земной шар; несчастный Калоус, шаркая, подошел к ней и плачущим голосом начал увещевать.

— Ремня бы ей, — жестко заметила его супруга. — Мало ее били в детстве! Папочка избаловал девчонку, испортил! Еще утешать ее!

Меховщик сердито обернулся к жене:

— Замолчи! Замолчи, ты… В тебе заговорила мачеха! Да, мачеха, мачеха!

— Перестаньте! — яростно прикрикнул на них Ондра, начиная терять терпение. — Будете в безопасности, тогда и затевайте ваши свары! А теперь — спать, никто не потащит вас отсюда на закорках, помните это!

Лазецкий недоуменно покачал головой, положил на стол тяжелые руки:

— Легко сказать — «спать»… Признаюсь, Раж… не нравится мне тут…

— Вы не на курорте — мне тоже не нравится! Что дальше?

— Что дальше… — Лазецкий наклонился к нему. — Этот немец — понимаете? Он вообще — надежен?.. Что, если… — Он шептал так, чтобы его слышали все. — Что, если он только играет… издергает нам нервы, а потом всех… Это ведь так и делается, я слыхал…

Ужасная мысль, высказанная адвокатом, повергла всех в смятение. Ондра собрался было резко возразить Лазецкому, но остановился, увидев страх на лицах присутствующих. Упрямо сжав зубы, подумал, покосился на равнодушного Ханса, который, скрестив руки на груди, клевал носом у печки. Вид у того был миролюбивый и честный.

— Ну, я бы за него не поручился, — покачал головой Лазецкий, когда Ондра поделился с ним своими соображениями насчет проводника. — У меня тоже есть опыт…

— Чего с ним вожжаться, — наклонился к ним Борис, — я думаю, это не проблема — помочь ему безболезненно переселиться в Валгаллу, и все тут!

Лазецкий готов был согласиться с ним, но Раж решительно отверг эту идею.

— Вы рехнулись, Борис!..

— А вы струсили! — отрезал тот, испытывая чувство удовлетворения.

— Я мог бы взять вас за шиворот и вышвырнуть прямиком в коммунистическую каталажку, Борис, да не желаю руки марать. Хотите попасть в безопасное место с целыми ребрами, заткните глотку и слушайтесь. Если вы поднимете на него оружие, то следующую пулю я лично всажу в вашу бестолковую башку. Поймите, наконец, что без него нам не перейти границу! Не перейти! Никто из нас не знает этой местности, мы зависим от него! Впрочем, согласен, за ним надо следить… на всякий случай.

Это было разумное предложение, и мужчины договорились, что будут сменять друг друга. Дежурный займет место сзади Ханса — так, чтобы это не бросалось в глаза, и при малейшей опасности обезвредит его.

Борис взялся дежурить первым; остальные стали устраиваться на отдых.

— Не трудись понапрасну, — прошептал в лицо Борису Камил Тайхман. Он вскочил, встал перед братом, как взъерошенная наседка, защищающая своих цыплят, — в данном случае чемоданы, которые он согревал своим задом. — Отойди!

— Но-но-но, — насмешливо возразил Борис, — хочешь высидеть выводок летучих мышей из чемоданов? Надеюсь, ты тащишь в них свою коллекцию фарфора!

— А если и так? — пискнул Камил, не двигаясь с места.

Борис повернул мрачное лицо к любовнице брата:

— Геленка, нет нужды доказывать вам, что ваш друг — псих. Смотрите, не заденьте его чемоданы. Он кусается, как крыса. Чем крупнее вор…

Камил, морща свое птичье лицо, подыскивал слова, которыми можно было бы уязвить Бориса.