Брих заходил в закусочные и буфеты, прислушивался к спорам людей, толпившихся у громкоговорителей. Споры становились все ожесточеннее. Брих чувствовал озноб и какую-то внутреннюю дрожь. Что делать? Идти домой?

У ларька, где продавали сосиски, он проел последние мясные купоны и потом, зевая, сидел в кино «Хроника» и невнимательно смотрел на экран. Короткометражные фильмы, дополнявшие программу, показались ему длинными и скучными, цветные комические мультипликаты — насмешкой над его серьезными думами.

Он почувствовал себя изгоем и ушел из кино, не досмотрев программы. Куда пойти?

Брих заглянул в тихое кафе, сюда он приходил иногда поиграть в шахматы со знакомыми. Остановившись у крутящихся входных дверей, он оглядел зал. Там было пусто. Только кельнер без пиджака, засучив рукава сорочки, упражнялся на бильярде, в порядке профессиональных обязанностей осваивая сложные карамболи; он так погрузился в это занятие, что даже не заметил Бриха. Треск шаров раздавался над пустыми столиками. «Ага, герои дискуссий в кафе сегодня попрятались по своим углам, — хмуро подумал Брих и вышел на улицу. — Что же теперь? Домой!..»

— Ну, сосед? — спросил сегодня утром Патера, когда они встретились на полутемной лестнице. — Протерли вы глаза? — И, приложив палец к козырьку, устремился вниз по ступенькам. Он спешил, насвистывал на ходу и, очевидно, был в хорошем настроении.

В восемь часов Брих, как всегда, уселся за стол в контокоррентном отделе, на пятом этаже здания компании. Ему было не до работы, мысли убежали далеко от погашения счетов фирмой Матиашек и К0 в Нижней Храставе. С минуту он глядел на рубрики дебета и кредита, потом бросил счет на столик своей машинистки барышни Ландовой. Та заложила в машинку бланк и начала выстукивать тонкими пальцами осточертевшую формулу напоминания: «При просмотре наших записей мы с сожалением обнаружили, что наш счет номер такой-то от такого-то числа еще не погашен Вами. Просим…» — и так далее.

Ландова — превосходная машинистка, прямо-таки пулемет, канцелярская лошадка, — тянет, не ропща, словно вся ее жизнь ограничена этими отупляющими фразами, словно ее жизнь начинается и кончается у машинки. Хрупкие плечи Ландовой сгорблены, каштановые волосы собраны в прозаический узел, робкий взгляд за темной оправой слабых очков сосредоточен на работе. Глаза у нее добрые и серые, как и ее платье, как вся Ландова. Иногда Брих пытался завязать с ней разговор, но обычно наталкивался на стену робости и какого-то стеснительного безразличия. Интересно, о чем она думает, стуча на машинке? В бухгалтерии знали, что у нее внебрачный ребенок, она этого не скрывала, но ревниво оберегала от всех свою личную жизнь. Брих относился к ней с дружелюбным уважением.

— Запишите, пожалуйста. — И он продиктовал ей напоминание о платеже, заключив его юридически безупречной формулой: «Против злостных неплательщиков будут приняты меры судебного воздействия».

— Пошлите им к сведению.

Потом он снял трубку и позвонил секретарше экспортного директора Бароха. Но сегодня, как и вчера, попытка была неудачна. «У господина директора сейчас важное совещание, — слышится тоненький голосок секретарши. — Я вам позвоню завтра, пан Брих».

«Что ж, подожду до завтра», — думает Брих, кладя трубку. Теперь уже не к спеху, теперь это верное дело. Недолго ему сидеть в бухгалтерии. Не для того он кончил университет, чтобы диктовать платежные уведомления. С Барохом он договорился и в марте перейдет к нему. Брих рад: наконец-то он возьмется за интересную и серьезную работу. Барох — мастак в экспортных делах, старый зубр международной торговли, у него можно многому научиться. Ему нужен юрист со знанием иностранных языков, а Бриху есть чем похвастать в этой области. Еще во время войны, находясь в «райхе», он не расставался с учебником французского языка, учился даже на лагерной койке, и если «райх» чем-либо и был ему полезен, то только возможностью практиковаться в языке с тотально мобилизованными французами. После войны Брих взялся за английский. «Сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек» — гласит поговорка. Языки легко давались Бриху, у него был к ним талант, и Брих не зарывал его в землю. Осенью он начнет изучать русский язык. Сколько работы впереди! Специалист по международной торговле должен знать весь мир как свои пять пальцев. Надо быть в курсе всего, все время пополнять знания, не коснеть, ведь эта работа, кроме массы специальных знаний, требует также громадного опыта. Зато возможности приложения способностей неисчерпаемы. После стольких лет выжидания и блужданий, после протекторатного прозябания наконец-то настоящее дело!

Брих закурил и поглядел на своих сослуживцев. Кроме Марии Ландовой, в контокоррентном отделе работали Главач, старик Штетка и машинистка Врзалова.

Во вторник утром в здании компании было беспокойно, коридоры всех этажей гудели разговорами, слышались возбужденные споры, чувствовалось, что скрытая, но острая борьба нарушила рабочую атмосферу. Никто не думал всерьез о работе. «Комитет действия взялся за дело, слыхали?» — «Кашалот пошатнулся!» — «Что скажете о забастовке?» — «Нет, президент не подпишет!..»

— Пора разоблачить и наших господ, — говорили иные. — У нас тоже творится свинство, сами знаете. — Одни были «за», другие «против». Слова, слова! Проникли они и в контокоррентный отдел. Вопросы сыпались, как каменья.

— Чем только все это кончится? — спрашивает озабоченный Штетка, невзрачный, робкий чиновничек, вечный бедняк; на свое скудное жалование он содержит семью в пять человек и канарейку Пепи. Сейчас Штетка растерян, он не знает, куда податься среди этой неразберихи. Карандаш еле держится в его дрожащей руке, он то и дело поворачивается к сидящему рядом Главачу и встревоженно задает ему вопросы.

Мария Ландова поднимает голову от машинки.

— Как вы думаете, господин Брих, будет в этом году сокольский слет[17], если…

— Откуда я могу знать? — недовольно отрезает Брих. Он погрузился в работу, не желая вникать в разговоры; вопрос машинистки вновь привлек его внимание к этим темам. Он тихо добавляет извиняющимся тоном: — Я не всезнайка и в политике не разбираюсь. Кстати говоря, еще ничего не решено, — так будем пока сохранять спокойствие.

— Я… видите ли, я хотела… чтобы Машенька…