— Ты говорила это Ондре?

— Он и слышать не хочет.

— Ладно. Я скажу ему сам.

— Не надо. Это лишнее. Ондра не примирится с новыми порядками, я это знаю, но я…

Ондра — твой муж, — глухо сказал Брих. — Он, как они выражаются, капиталистический предприниматель…

— Уже нет. У него больше нет фабрики, — воскликнула Ирена. — И я рада этому. Уже нет! И он страшно изменился. Что с ним сделалось, Франтишек! Люди возненавидели друг друга. Я его не знала таким… что-то таилось в нем и теперь вырвалось наружу. Он злой. После того злосчастного февраля он ходит как хищник. И пьет. Он перепуган, но скрывает это от меня. И следит за мной, я это чувствую. Ты скажешь: у него неприятности. Да! Но мне уже не жалко его. Все его дела были обманом, хищениями, я знаю теперь. Деньги, на которые я жила… Он считает меня истеричкой, а я уже не могу больше! И никакого выхода. Я не могу ему верить, и у меня так тяжко на душе. С утра он твердит: «У меня неприятности, Ирена, эти скоты хотят меня погубить…» Подчас я боюсь его. Это страшно!

— Успокойся ты, ради бога! — Брих сжал ей руку, заметив, что прохожие оборачиваются на них. — Не надо так волноваться. Что ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал? Разойтись с ним? Отвернуться от него? От своего мужа? Я не вправе сказать это. Он еще одумается и найдет разумный выход. Образумься же!

— Образумиться? — нервно возразила она. — Как можно образумиться? Выхода нет. Я хотела бы убежать домой, к отцу, здесь мне душно, но от кого убегать? Ведь Ондра мой муж! Я так радовалась ребенку, но я хочу, чтобы он родился здесь, на родине. Мне кажется, что я полюбила какого-то иностранца! Что с ним происходит? Он бредит местью…

— Болтает спьяна, Ирена!

— Нет, нет, это у него из глубины души. Я с ума схожу. Как жить дальше?

При свете фонаря Брих заметил, что она тихо плачет, похожая на заблудившегося и перепуганного ребенка. Ошеломленный и подавленный, он глядел в ее подурневшее от слез лицо и твердил какой-то утешительный вздор. Брих прислушивался к собственным словам, и ему казалось, что говорит кто-то другой… «Нет, — подумал он, не видя выхода, — она будет несчастна и в конце концов… в конце концов уйдет от него!»

Мимо прошли несколько прохожих — двое-трое рабочих, трамвайщик с чемоданчиком, которым он помахивал, шагая усталой походкой, две бойкие смеющиеся медсестры в накрахмаленных чепцах… Все были спокойны.

На Вацлавской площади Брих остановил такси и протянул руку Ирене.

— Так ты и не услышала от меня того, что хотела?

— Я знаю тебя и не виню. Ты хороший, но что-то всегда заставляет тебя промолчать. Никогда ты меня не понимал, и теперь тоже.

— Может быть. — Брих постарался улыбнуться. — Будь разумной, девочка, это все, что я могу тебе сказать. Опять все будет хорошо…

— Не будет, Франтишек, и ты это знаешь! Не обманывай себя! И приходи к нам…

Она захлопнула дверцу машины.

Брих поднял воротник пальто. С грохотом подкатил трамвай. Брих попытался попасть в вагон, но был оттиснут толпой людей, осаждавших переполненный трамвай. Видя, что придется висеть на подножке, он решил не ехать.

Бодрый кондуктор перевел стрелку и щелкнул щипчиками[21] перед носом у Бриха.

— Прошу, гражданин, прошу. В вагоне тепло и уютно. Едете или нет?

— Не еду! — сказал Брих и зашагал домой.

Раж до позднего вечера ждал Ирену в гостиной. Перед ним стояла откупоренная бутылка коньяку, он невозмутимо пил, беспрерывно куря. Сквозь стеклянные двери Ирена увидела из холла, что муж до сих пор не спит, и ждала, что он обрушится на нее с язвительными упреками, скрывая под легкомысленным смехом с трудом сдерживаемый гнев. Она знала, что он беспричинно ревнив, хотя умеет владеть собой и не быть смешным. Его сдержанное спокойствие удивило Ирену.

Прежде всего она прошла в ванную, чтобы освежиться и скрыть следы волнения. «Это как состязание, — подумала она устало, — и оно началось с февральских дней». В последнее время муж не спускает с нее глаз. Чего он боится? Но он скрывал свои чувства, говорил с ней ласково и мягко, не выходя из себя. Он постепенно нащупывал причины ее душевного смятения и, чуя опасность, удваивал нежность.

— Сожалею, что тебе пришлось пережить этот обыск, девочка, — сказал он, когда она вернулась в гостиную. — Не моя вина, что тебе пришлось терпеть их грубости. Мы живем в таком государстве.

— Они вовсе не были грубы, — перебила она, не меняя выражения лица.

— Тем лучше! Я не мог этому помешать. Но меня интересует одна вещь: мой кабинет был заперт на ключ. Как они туда попали?

— Я открыла им…

— Да?.. — выдохнул он.

Раж не удивился, он подозревал, что так оно и было. Он на секунду прищурил глаза, губы у него слегка дрогнули, но он сейчас же усмехнулся и кивнул:

— Само собой, ты не совершила никакой ошибки. Все равно нельзя было им помешать. Впрочем, я не малый ребенок и предвидел это. Утер им нос, они меня не перехитрили!