— Ты ее дочь? — с большой долей уверенности предположил я.

Царевна кивнула.

— И Карина с Зариной. И не только. Говорю же: самая сильная. Теперь — зачем. Мы обязаны доставить ангелов в крепость. Для этого нужно собрать надежную свиту, чтоб не получилось, как с Гордеем. Боец был знатный, а думалка хромала. Еще: ангелы бывают ничьи, а могут быть чьи-то. Вот и появилась мыслишка…

Словно ужалило: чьи-то? Нас хотят приватизировать?

Общество религиозного фанатика и обманщика Гордея вспоминалось во все более радужных тонах.

— Что потом? Скажу одно, — продолжила Милослава, — все будет по закону. Как — не знаю. Третья заповедь гласит: соблюдай закон. Так и сделаем.

— Гордей упоминал заповеди, — припомнил я. — У вас, должно быть, другая нумерация. У нас тоже в разных конфессиях по-разному. Последняя разве не «не возжелай жену ближнего своего»?

— Как?! — Милослава подавилась воздухом, а затем заржала громче своей испугавшейся гулко вторившей лошади. — Слов нет, одни междометья. А четвертая? Ну-ка, повесели еще.

— Почитай отца твоего и матерь твою, — хмуро сказал я.

— Придумают же, — чуточку успокаиваясь, откликнулась Милослава. — Сказано: почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь. Эта заповедь звучит только так, отступление — грех. Грех — это смерть. Ясно?

— Угу.

Царевна почти не управляла конем. Ищейкой, взявшей след, тот сам находил дорогу. Или у здешних коняк навигатор в голове? Как у наших голубей, что всегда возвращаются.

Скорее, часто ездит этими местами. Самое скучное объяснение обычно самое правильное.

В начале разговора справа приблизилась Зарина с Томой за плечами. Розовенькие ушки обратились в локаторы. Милослава шуганула ее каким-то крепким словцом, дальше нам никто не мешал.

— Почему ты сказала Гордею «Вы вымираете»? — нарушил я молчание. — Кто вымирает?

— Их семья. Совсем слабая. Теперь еще лучшего бойца лишились. — Задумавшись, царевна стрельнула глазами по сторонам и выдохнула, пересилив себя: — А как жизнь у вас? Там?

Ее палец пронзил небо.

Сказать, что вопрос меня поразил — ничего не сказать.

— Закон запрещает слушать ангелов, — напомнил я. — Не слушать истории ангелов, не спрашивать о нашем мире. Кто слушал — жуткое наказание.

— Именно, — спокойно согласилась она. — Но закон есть закон, а жизнь есть жизнь. Так как у вас?

— Не боишься?!

— Наслушались алла-хвалинских идиотиков? Заруби на носу или где хочешь: отвечаешь только за то, что докажут. Мы здесь вдвоем. Во всевидящее око Аллы я не верю. Значит, если не проболтаемся, никто не узнает. Где никто не знает, закон бессилен.

Вспомнилось, как в одном школьном кабинете кто-то расписал стену паскудными надписями. Принялись искать виновных. Валерий Вениаминович сказал: «Он был один». «Почему вы так уверены?» «Было б хотя бы двое — я б уже знал».

— А если проболтаюсь я? — Хотелось бы видеть глаза Милославы, но в доступности имелся лишь зад, а он эмоций не выдавал. — Мало того, специально сообщу?

Царевна как нарочно поерзала в седле, устраиваясь удобнее. Равнодушно сказала:

— И что? Кто тебе поверит, если я, царевна, буду отрицать? Ты моложе, беспокойней, фантазия богата. Вскоре свои интересы могут возникнуть. Мое слово окажется весомей. А с тобой однажды произойдет несчастный случай.

Оп. Я заткнулся. Искренне верующие отныне нравились мне больше. Ненавижу местных атеистов.

— Так как там у вас?

— Нормально у нас.

Бронзовый щит встал холодной стеной не только между телами.

Лес вдруг кончился. Царевна чуточку расслабилась, остальные тоже повеселели.

— Наша земля! — сразу за последними деревьями звонко объявила Зарина.

Счастливая улыбка осветила ее личико. Руки раскинулись, обнимая мир. Угораздило же родиться в подобной семейке. Пары лет не пройдет, будет как остальные: прожженной циничной убийцей. Пока же малявка являлась единственным туземцем, вызывающим хоть какую-то симпатию.

Под нами колосилось поле, засеянное чем-то. Какой-то культурой. Из меня агроном, как из Милославы Франциск Ассизский. Это такая Мать Тереза, только мужик.

Небо потихоньку сгущалось темнотой.

— Успеем, — прикинула царевна.

Через полчаса поле под нами сменилось дорогой. Широкой утоптанной, первой в этом мире. Надеюсь, не единственной. Лошадям стало легче.

Мои руки обнимали ледяной металл талии царевны, пальцы цеплялись за портупею. Живот, грудь и щека терлись о щит. Вперед смотреть не мог, но приободрившиеся и радостно засуетившиеся окружающие подсказали, что куда-то приближаемся. Отряд поднажал, и перед самым закатом прибыл к охраняемым воротам.