Всего пару секунд продолжался наш поединок глаз. Она поняла: рвану. И если спасут — рвану снова.

— Значит, вот причина Гордеевых сомнений. Ладно, грузимся. Зарина, возьми к себе… как тебя? Тому. Раненого привяжите к спине Дорофея. Чрезмерно болтливого ангелочка, — указующий перст уперся прямо в мой лоб, — ко мне.

Вася не слушался маму, и его поставили в угол.

«Это плохо», подумал Вася.

А потом еще подумал:

«А мама считает, что хорошо».

А потом подумал:

«Мне было хорошо, когда я вел себя плохо. А теперь мне плохо…чтобы другим стало хорошо?»…

Это начало сказки, которую сочинил папа и рассказывал мне, четырехлетнему малышу. Уже тогда я знал, что правда многогранна. А где не знал, там чувствовал.

Любой скажет, что трагедия — это драма, в которой кто-то умирает. Это так. Но кое-что еще. Трагедия — когда в споре, где кто-то умер, обе стороны были правы. В этом трагедия.

Мне было плохо. Легко быть правым, если от этого не умирают люди.

Мы ехали с Томой на разных лошадях, притороченные к спинам наездников, и словно вели безмолвную беседу.

«Он умер из-за меня, из-за моих выкрутасов».

«Не говори так. А Малик и Шурик? Они живы только благодаря тебе».

Я все понимал. Но душа болела. И ничего не мог с этим поделать.

Непрерывная череда событий, непривычная еда и оцарапанные нервы, закончившиеся смертью доверившегося мне человека, наложились друг на друга… и дали неприятный эффект.

Думал перетерпеть. Но мои корчи и возня не остались незамеченными. Зад царевны поочередно совершил несколько продольных и поперечных движений. Она подозрительно оглянулась.

— Мне… на минутку, — простонал я. — Надо.

— Надо, так надо, — не стала спорить царевна. — Перекур!

Маленький отряд остановился.

— Вы курите?! — И здесь достала эта чужая, вредная, ненавистная привычка. В первом классе мне выдохнул в лицо один старшеклассник. Как не задохнулся, не представляю, но желания пробовать с тех пор у меня даже не возникало.

— Курим? — не поняла Милослава, с неясным сомнением окидывая меня с ног до головы. — Не слышала. Это команда на краткий отдых. Любой с детства знает.

Гм. Повод задуматься. Осталось понять, о чем.

Я отбежал за деревья, расшнуровал шаровары, присел, стягивая их и закинув на колени полы халата. Рука машинально нарвала больших мясистых листьев: опыт туризма имелся, мне уже не раз доводилось пользоваться дарами природы вместо благ цивилизации.

В траве ползали привычные глазу муравьи. Может, Малик опять сказал бы, что не наши или не муравьи. Уходя, я поднял и надкусил попку одного. Брызнуло кислым. Все как обычно.

Остальные тоже воспользовались «перекуром». Глаза Томы, возвращавшейся с другой стороны, просигналили: есть, что сказать по секрету. Что ж, поиграем в шпионов. Небрежно «гуляя» по полянке, с каждым шагом мы сближались, пока не стал слышен шепот:

— Мне даже неудобно было отлучаться. Когда ты пошел… за тобой следили, представляешь?

Мне на щеки словно кипяточком плеснули.

— Прямо… там?

— Отсюда. Милослава сначала глаз не спускала. Потом успокоилась. Думала — сбежишь? Или зачем-то руки на себя наложишь, как показывал. Или, как воображает мелкая, — кивнула Тома на подкармливавшую лошадь Зарину, одновременно косившуюся на нас, — колданешь как-нибудь. Ты же ангел, вдруг умеешь?

Она сглотнула вырвавшийся смешок.

— По коням! — поплыло над лесом.

Зарина приглашающе помахала Томе. Мне помогли взобраться за щит царевны — деревянный изнутри, но ко мне обращенный холодным начищенным металлом. На щитах в этом мире рисовали узоры, цветы и орнаменты — как и на бляхах ремней, на пластинах лат, ножнах, шлемах, седлах и прочей ерундистике, усердно покрываемой собственными гербами их носителями на моей родной Земле. Столь наплевательское отношение к геральдике и принадлежности к определенному дому напрягало. Впрочем, это я западных фильмов насмотрелся и книжек о рыцарях начитался. О том, как заведено у моих предков, понятия не имею. Может, именно так, и это именно они?

Когда дорога снова принялась вытрясать душу из привьюченого, словно бурдюк, тела, я спросил:

— Можно три вопроса?

— Только три?

Благодушие и покой царили на лице Милославы.

— Для начала. Но очень волнующие. Куда едем, зачем и, главное, что с нами будет потом?

— Правильные вопросы.

Милослава с минуту что-то обдумывала, словно распределяла файлы по папкам «говорить» и «не говорить».

— Первое. Куда, — вскоре начала она. — В башню Варфоломеи, цариссы Западной границы. Самой сильной цариссы этого региона.