Фрося и Рива в далёком Израиле не могли не нарадоваться, их мечта осуществилась.

Пришёл шестьдесят седьмой год, в июне разразилась шестидневная война и весь Советский Союз услышал про эту маленькую и гордую страну - Израиль, но мало кто воспринимал её так, из радио и телевизора, с громких статей в газетах везде звучало агрессор, империалисты, сионистские выродки...

Редко кто разбирался здесь в истине происходящего на Ближнем Востоке, но охотно верили официальным источникам и партийным руководителям, которые подвергали злобным нападкам, клеймлению и осуждению страну, где проживала дорогая сердцу Фроси Рива и её так пострадавший и натерпевшийся в годы войны народ.

Все евреи Советского Союза на своей коже ощутили проявления антисемитизма, смешно сказать, даже Фрося с её фамилией.

В больнице к ней подошла сестра-хозяйка:

– А что это милочка ваши распоясались, не добили их немцы и полицаи, так арабы с нашей помощью постараются.

Фрося не нашла слов для ответа и просто плюнула ей в рожу.

А вот у Сёмки и того было хуже - на уроке русской литературы какой-то малолетний подонок сидевший сзади на парте, скрутил в трубку тетрадку и гундосил впереди сидящему Сёмке на ухо:

– Жид, жид, убирайся в свой Израиль...

Жид, жид, убирайся в свой Израиль...

Семён терпел, терпел, выскочил из-за парты и со всех своих сил врезал обидчику по носу.

Тут и завязалась драка посреди класса, а зачинщик кто, конечно Семён Вайсвасер, ведь это он первым ударил Петю.

Фросю срочно вызывали в школу, но она смотрела со слезами на её такого худенького и малорослого сына, который подал ей записку от классного руководителя - всё лицо Сёмки было в синяках, опухшая губа и глаз, на разорванную и грязную форму Фрося уже внимания не обращала:

– За что тебя так сынок?

– Мам, мам я ему тоже дал, как следует, я вижу, что мне трудно с ним справиться, он ведь второгодник, такой здоровый, а все вокруг нас собрались за школой и кричат: в честной драке выясните правду, пока кто-то не завалится.

Тот Петька, как начал меня лупить кулаками, а я никак не могу до него добраться, тогда я изловчился и ногой ему между ног, как жахнул, он и свалился, а как визжал, все пацаны ржали...

– А за что вы дрались, нельзя было избежать этого?

– Нет, нельзя было...

И сын ей честно рассказал, как всё обстояло, Фрося вздохнула, и назавтра пошла в школу.

Предварительно она поговорила с мамой Кларой, как когда-то с ксёндзом Вальдемаром и воинственно настроенная отправилась в учебное заведение.

Встретили её там совсем не ласково, директриса и классная просто слюной брызгали от возмущения, обвиняя в разнузданной драке щуплого Семёна.

Фрося зазвала Сёмку из-за дверей учительской:

– Уважаемые дамы, посмотрите на этого бандита и на его лицо...

У женщин глаза просто на лоб полезли от этого зрелища.

– А теперь Сёмочка выйди...

И когда за сыном закрылась дверь, Фрося им выдала, не стесняясь в выражениях, здесь ей пригодилась вся выучка базарной торговки, а в заключении бросила:

– И, если вы не наведёте в школе порядок, если ещё раз только мой сын пострадает от антисемитских выпадов, вам придётся предстать перед заместителем прокурора Кларой Израилевной Вайсвасер, и я не гарантирую вам ваши рабочие места...

Конечно, это был уже не сорок восьмой год и за спиной её была такая мощная поддержка, да и сама она уже была весьма тёртый калач, да если тогда в конфликте Стасика и Ани и против них настроенного класса, она сумела обуздать школу с её нападками, так теперь и подавно.

Тон и поведение преподавателей сразу изменились, но Фрося не стала их выслушивать, а кивнула на прощание и с гордо поднятой головой вышла наружу.

Бабушка Клара после рассказа Фроси смотрела на своего внука и в руках её ломались одна за другой папиросы:

– Когда еврреи включились в рреволюционную боррьбу, думали, что всё перременится, но, увы...

А ты, мой мальчик, боррись за себя, не сгибайся, твоя боррьба ещё вся вперреди.

И старая женщина ушла на балкон курить, вытирая на ходу слёзы.

Совсем иначе дела обстояли в Вильнюсе и это была длинная история, которая до сих пор так и не закончилась, а завершиться она могла только слезами Фроси.