Шеин, восполняя кратковременную растерянность, отдавал быстрые и толковые распоряжения. Приказал вывести завтра всех здоровых людей на земляные работы: требовалось укрепить старый вал, сохранившийся от прежней крепости. Он шёл за новой стеной и мог стать вторым защитным поясом, если врагу удастся проникнуть вовнутрь через сделанные проломы. На вершине этого вала следовало поновить набитые землёй срубы и в промежутках между ними установить пушки. Из-за малочисленности защитников Шеин счёл целесообразным забить камнями бойницы среднего боя, а чтобы воспрепятствовать намерениям королевских пособников отворить крепость, приказал наглухо заложить все ворота, кроме одних, Днепровских. Затем послал за мастером Савватием, который руководил земляными работами.

Мастер был маленьким и гибким, так что мог в любой щели извернуться, глаза имел узкие и всё время щурился; оно и правда, свет ему, как кроту, не очень-то требовался. Проявлял редкое искусство насчёт того, чтобы выслушать, где и в каком направлении ведётся вражеская работа, рассчитать, куда следует повести свой закон против супротивной мины. Помогали, конечно, слуховые колодцы, немало поспособствовал Антип, наслушавшийся банных разговоров вражеских землекопателей, но более всего выручали смекалка и необыкновенное чутьё. Одному Богу известно, как мог он определяться в кромешной подземной тьме, как умел не заплутать в хитросплетениях многочисленных лазов. О своей работе не распространялся, всё делал втихую, никого не извещая, где начинает и куда ведёт работу, даже воеводам предпочитал ничего не говорить, лишь в самый момент приглашал на стену для погляда и, убедившись в разрушении очередной вражеской мины, потихоньку уходил прочь. С европейскими инженерами он состязался на равных. Мало кто знал его истинную цену, в обычной жизни это был ничем не приметный человек с обидным прозвищем — снохач. Злые языки поговаривали, что живёт он со своей снохой Любашей после того как в первый месяц осады погиб в земляном завале его сын, хотя никто об этом наверняка не знал, просто измыслили: Савва ещё не совсем старый, пребывает под одной крышей с молодкой, ну, как тут не случиться греху? Зато про одну Саввину страсть было известно доподлинно. Любил он певчих птиц, коих в его избе водилось множество: щеглы, кенари, малиновки, дрозды... Жили они припеваючи, без всякого для себя ущерба. Савва всегда выныривал из-под земли с карманами полными корма, а в земле он каждый день, ну, как тут не петь?

Шеин мастера очень уважал и захотел уточнить с ним расстановку пушек на валу. Савва вошёл в воеводскую избу, зажмурился от света свечей и на воеводский вопрос ответил так:

— Апельман копает к Богословской башне, завтра сделаю так, чтоб свернул левее, выйдет прямо на большой валун, пусть бодает, у него лбина упрямая. Шамбек, тот похитрее, метит в прясло у Лазаревской башни, там стенка послабже, супротив неё надобно пушки выставить. Француз копает с восхода, на Никольскую башню, в тую сторону тоже нужно поглядывать, а насчёт Апельмана не беспокойся, ему валуна никак не одолеть.

— Как же ты заставишь его свернуть?

— Про то моя забота.

А на следующий день неподалёку от Богословской башни дыбом встала земля, вверх взметнулись человеческие тела — подкоп, который вёлся немецким инженером уже более месяца, был разрушен на протяжении десятка саженей. Апельман в полном соответствии и расчётами Саввы изменил направление и вскоре уткнулся в гранитный пласт, служивший основанием для этого участка крепостной стены. О его разрушении не могло быть и речи, и Апельман доложил, что попытает счастья в другом месте.

Ян Потоцкий был взбешён, здесь он расставлял свои туры и именно сюда намеревался нанести главный удар, ведь хвастливый немец ручался, что поднимет на воздух чуть ли не всё прясло, примыкающее к Богословской башне. Было отчего злиться. Он прилагал столько усилий, чтобы взять непокорную крепость, мечтал о славе победителя и, не желая делить её ни с кем, удалил Жолкевского. Но, как оказалось, сделал это себе во вред. Сейчас старый упрямец в полной мере пожинает славу и плоды своей победы, самочинно действует в чужой стране, распоряжается именем короля, заключает странные договоры. Чего стоит данное им обязательство русским воеводам относительно Смоленска? Король, сенаторы, блестящее рыцарство и всё находящееся здесь войско должны, видите ли, отступить, потому что Жолкевский поколотил сонных лежебок под Клушином. Уйти из-под крепости, покрыв себя позором в глазах всей Европы, не есть ли тут его злокозненные умышления? Развращённый дворцовыми интригами мозг Потоцкого не мог дать никаких иных объяснений. Ему не приходило в голову, что Жолкевский в своих действиях руководствовался благом республики, отодвигая на задний план личные выгоды. Сам же он, раздираемый непомерным честолюбием, искал собственной славы и как зашоренный конь видел перед собой только то, что лежало прямо на пути — Смоленск.

Следовало спешить, и на 19 июля был назначен решительный штурм. Накануне в крепость отправили грозное письмо с требованием немедленной сдачи, на размышление давалось три часа. Шеин письма не принял, отправил назад, даже не распечатав. Озлившись на такое пренебрежение, Потоцкий приказал сосредоточить огонь всех осадных пушек по Лазаревской башне. Стреляли весь день и сделали в ней довольно большую брешь. Нападающие всю ночь готовили лестницы, верёвки, крючья и другие приступные приспособления.

Штурм начался на рассвете, впереди двинулись немцы Людвига Байера и венгры князя Горецкого, за ними прибывшие накануне с Украины казаки атамана Кульбаки. Соседний участок крепостной стены, примыкающий к Крылошевской башне, атаковали запорожцы. Нападавших встретили дружным огнём, однако немцам, умело применявшимся к местности, удалось довольно быстро проникнуть в Лазаревскую башню, здесь началась рукопашная схватка. Менее повезло казакам Кульбаки: не выдержав крепостного огня, они отвернули в сторону ещё на дальнем подступе, из-за этого оставленные без поддержки передовые воины были вынуждены отступить. Бой продолжался на соседнем участке, запорожским казакам удалось подобраться к стенам и кое-где даже взобраться наверх по приставленным лестницам. Шеин приказал сосредоточить сюда огонь всех соседних башен, и казаки не выдержали. Дело закончилось к девяти часам утра, защитники принялись заделывать проломы.

Результат штурма не мог удовлетворить Потоцкого, он приказал продолжить артиллерийскую канонаду. К вечеру разбили заделанную брешь, так что все брёвна упали вовнутрь башни, и сделали в примыкающей стене пролом шириной в две сажени. Всю ночь рыли к нему ров и на рассвете следующего дня предприняли новый штурм. Всё повторилось, как и в прошлый раз, только с гораздо меньшим уроном для защитников. Едва неприятель проник в крепость через пролом, на него обрушилась картечь из пушек со старого вала; взобравшихся же на стены поразил согласный перекрёстный огонь с соседних башен. Враг был выбит отовсюду, потеряв несколько десятков убитыми.