Шрифт:
Император все еще переживал свой успех; он ни о чем другом не думал и был полон восторга.
— Помнишь ли ты все? — спрашивал он. — Все ли ты заметила? Видела ли ты, как народ и судьи рукоплескали? И как поэты возвеличивали императора, в то же время бледнея от зависти к сопернику? Жалкие ничтожества! С каким наслаждением они бы подкопались под меня! Но я на страже! Нерон победил все и всех! Даже разгром парфян не был для меня таким триумфом!
Он подвел Поппею к венкам, показывая ей каждый в отдельности и увлекаясь обсуждением предстоявшего ему вторичного выступления. Ни о чем ином он не мог говорить.
Он словно и не замечал Поппеи, не ухаживал за ней, не домогался ее ласк и как-то снисходительно целовал ее, даря ей любовь, как одолжение.
Поппея терялась в догадках.
«Не допустила ли я ошибки? — подумала она. — Я создала его успех, обеспечила ему рукоплескания, а теперь…»
Казалось, что ее ставка проиграна. Она, устроившая вечер, ведшая все переговоры, столько потрудившаяся и купившая на свои средства аплодисменты, с изумлением убедилась, что император как будто остыл к ней.
— Принимал ли ты кого-нибудь? — спросила она.
— Да, Отона.
Поппея сама послала мужа во дворец для подготовления почвы.
— О чем он говорил? — полюбопытствовала она. Голос ее дрожал.
— По обыкновению болтал обо всем.
— И обо мне?
— И о тебе.
Нерон опять подошел к венкам, но Поппея остановила его.
— Выслушай меня! Я не могу дольше так жить! Он меня преследует, подстерегает, приставил ко мне тайных соглядатаев…
— Неужели?
— Я его боюсь! Он часто так странно на меня смотрит и не говорит ни слова, только пронизывает меня глазами. Он убьет меня!
— Он? — презрительно бросил Нерон. — Я его знаю: он — низкий трус.
— Но он хочет убрать меня отсюда: увезти меня от тебя, куда-то далеко, на взморье. Спаси меня! — воскликнула Поппея. Затем взмолилась:
— Не отпускай меня с ним! Оставь меня у себя! Я не люблю его! Люблю только тебя одного!
Она разразилась рыданиями. По лицу ее катились неестественно красивые, словно алмазные, слезы; они у нее были всегда наготове, так же как смех и гнев.
Нерон с покровительственным видом стер слезы с ее лица.
— Ты меня не любишь! — продолжала она, всхлипывая. — Теперь, когда я люблю тебя больше всего на свете, когда ты стал велик, стал первым в мире — ты разлюбил меня, я это знаю! — И она стала бессвязно бормотать: — Покинь меня! Нет, не оставляй меня! Я сема навсегда уйду, ты меня никогда больше не увидишь! Нет! Я вечно буду у твоих ног! Ты напрасно гонишь меня…
Рыдая, она кинулась к нему на грудь. Нерон не отстранил ее; он дал ей выплакаться, пока она не устала, как полудремлющее дитя.
Плач этой женщины не был ему в тягость. Сознание, что он покорил ее своим искусством и что она теперь вся в его власти — являлось частью его триумфа. Он успокоил ее добрыми словами. Прижав свои уста к ее разгоряченным губам, он заглушил ее жалобы.
После ее ухода он отправился в общество арфистов, где ему был оказан торжественный прием и где его имя Люций Домиций Нерон было занесено в список членов. Он полагал, что удостоен этого не только на основании существовавшего для артистов устава, но и вследствие признания его самими артистами истинным художником, а не дилетантом.
Император пожертвовал обществу арфистов крупную сумму.
К нему явились послы далеких восточных провинций и греческих островов с просьбой, чтобы он выступил у них, ибо везде народ жаждет услышать божественного артиста.
Один из преторов предложил ему за выступление миллион сестерций.
— К сожалению, это невозможно! — Нерон горячо пожал претору руку и добавил: — Все мои вечера уже наперед разобраны.
XXI. Заколдованный круг
В дождливое серое утро Поппея, съежившись, сидела перед зеркалом. Она вся ушла в свои мысли. От бессонной ночи у нее под глазами синели круги. Если бы ее увидел один из тех, кто любовался ею в театре, — он не узнал бы в ней нарядную молодую женщину, румяную от возбуждения. Он был бы ошеломлен и задумался над тем, скольких трудов и жертв стоит женская красота. Расшитая ткань, которую Поппея, соскочив с постели, накинула на плечи, слегка соскользнула и открыла ее усталую наготу… Поппея содрогнулась от холода; мурашки пробежали по всему ее телу.