Я, Вилумсон и мой ординарец Титаев расположились на высокой колокольне польского костела, находящегося на южной окраине Подбродзе. Хачи остался внизу с лошадьми. Внизу у северной стороны костела в пешем строю построены комендантская команда и команда связи.

Сверху хорошо видна окружающая местность. Я смотрю в бинокль. Вилумсон, прислонившись к деревянному столбу, что-то пишет в своей полевой книжке. Кажется, он готовит радиодонесение. Титаев, держа в руке трубку полевого телефона, то и дело кричит:

— Алло! Алло! Что? Не слышно? Что? Плохо слышно! Фу, черт!

Спрятавшись за столбом, я внимательно изучаю поле предстоящего боя. Вот впереди, в двух километрах южнее Подбродзе, на открытой поляне, через которую проходит шоссе на Вильно, виднеются польские полевые окопы, насыпи и засеки. Поляков пока еще не видно. Но вот изредка там и сям начали показываться отдельно движущиеся фигуры людей. Люди что-то тащат и что-то перемещают с одного фланга на другой. С нашей стороны впереди видны отдельные скачущие всадники. Эти всадники то останавливаются, то снова скачут, исчезают и снова появляются в поле моего зрения. Это дозоры кавалерийских частей. С правой стороны поляны тянется густая роща, а левее, в пяти километрах впереди, виден лес, откуда беспрерывно стреляет вражеская артиллерия.

Бух... бух... бух...— глухо вторит эхо.

Жж... жж... жж...— разрывая воздух, через головы наших всадников несутся снаряды.

Бах... бах... бах...— рвутся они где-то рядом, разворачивая землю и оставляя глубокие воронки.

Несколько снарядов попало в Подбродзе, разрушив дома и постройки. В двух, а вот уже и в трех-четырех местах начались пожары. Языки пламени, разрывая густой дым, тянутся к небу, захватывая все новые и новые кварталы. На пожар никто не обращал внимания. До этого ли жителям? Перепуганные, они спрятались в подвалах, убежали в леса. Минут десять назад я видел, как группа людей с мешками и узлами на плечах входила в каменное толстостенное здание костела, очевидно полагая, что здесь можно спастись от снарядов.

Я продолжал наблюдение. Вилумсон закончил свою работу; вырвав исписанный лист своей полевой книжки, протянул мне. Не успел я взглянуть на бумагу, как с диким шипением польский шестидюймовый снаряд, разорвав воздух, ударился в стену костела — тотчас же последовал сокрушительный взрыв. От сотрясения я упал. Снизу послышались отчаянные истерические крики и ругань. Мне показалось, что все здание колокольни закачалось. Внизу что-то рушилось и горело.

Нас окутал густой едкий дым. Минуты две-три я совершенно не мог говорить. Титаев, уронив из рук телефонную трубку, протирал своими большими кулаками глаза, кого-то отчаянно ругая. Вилумсон, с бледным лицом, обняв столб колокольни, смотрел на меня вопросительно.

— Все хорошо, что хорошо кончается,— сказал я, с трудом улыбаясь.

Поднявшись на ноги, начал искать свою папаху.

— Да, это верно,— подтвердил Вилумсон.— Но что там внизу делается? Ну-ка, Титаев, узнай.

— Алло! Алло!

Телефон шипел, но не отвечал.

Я посмотрел вниз. У южной стороны костела образовалась бесформенная груда камней, щебня, досок и решеток. На земле беспомощно барахтались три лошади. Люди панически бежали в разные стороны от костела. На паперти лежали двое, уткнувшись лицом вниз, рядом с ними сидел красноармеец без головного убора, наспех бинтовавший раненую руку. Было видно, что снаряд разрушил часть стены.

— Сволочи, даже своего костела не жалеют,— ругался Титаев, посылая по адресу шляхты крепкие слова.

Я молчал. Телефон заработал: дзинь... дзинь... дзинь... Вилумсон взял трубку:

— Алло! Да, да, я Вилумсон. Что?.. Пленных?.. Хорошо, сейчас!

— Что там еще такое? — спросил я сердито.

— Товарищ комкор, начальник связи доложил, что привели большую партию пленных, около тысячи человек. Один из пленных настойчиво требует свидания с вами. Что вы прикажете?

— Кто такой? Что ему надо? Узнай!

Пока Вилумсон говорил с Гавриленко, я вновь начал смотреть в бинокль. Из нашего леса уже стреляла артиллерия 15-й кавдивизии. Одновременно с этим затрещали ручные пулеметы передовых частей. Это уже предвещало близость наступления.

— Товарищ комкор! Пленный внизу у аппарата и желает говорить с вами по очень важному делу,— сказал Вилумсон, протягивая мне трубку.

Взяв трубку, я спросил:

— Кто? В чем дело?

В трубке послышался спокойный и знакомый голос с белорусским акцентом:

— Товарищ комкор, это я, Вася. Прибыл из Вильно, имею много новостей...

— Ба! Возможно ли? Неужели это ты? Ну и молодец! Быстро иди наверх. Живо! Живо! — торопил его я.

Ровно через пять минут Вася, одетый в польское обмундирование, с улыбкой на лице, был в моих объятиях. Целуя Васю, я спрашивал:

— Вася, что за метаморфоза? Почему ты в одежде польского солдата? Ничего не понимаю. Объясни скорее. То ты в кафтане литовского крестьянина, то в польском обмундировании,— говорил я, смеясь от радости.