"Нива" остановилась у здания, за которым вдаль протянулись отгороженные забором просторные площадки для прогулок, и по этим площадкам гуляли... страусы!

– Это чем же они тут курей кормят?
– изумился Змей Добрыныч, вернее, Егоркин брат.

– Это не куры, - объяснила Маруся.
– Это страусы. Здесь страусиная ферма.

– А яйца они несут?
– осведомился "брат".

– Во-от такие, - Маруся развела руки.
– Пойдём, сами посмотрите.

Ферма Добрынычу очень понравилась. Особенно страусиные и перепелиные яйца, очень они его насмешили своими размерами. И тут же выяснилось, что Егоркин брат жутко, ну порсто невыносимо голоден. "Хитрит!
– собразил Егорка.
– Хочет страусиные яйца на вкус попробовать." Маруся повела их в столовую, где так вкусно пахло, что и Егорка вдруг обнаружил, что умирает с голоду.

– Ешьте, ешьте!
– усадила их за столик Маруся.
– Тут еда такая, что пальчики оближешь!

Она сбегала в машину за сумкой-холодильником и купила несколько колец колбасы. Егорка очень удивился, у них дома колбасу ели только домашнюю и не покупали её никогда, мама сама колбасу делала и Егорка даже несколько раз помогал ей начинять колбасным фаршем. Мама говорила, что в магазинной колбасе вся таблица Менделеева. Мама точно знает, она в своей лаборатории проверяла и колбасу, и сосиски, и печенье, и лимонад, и мороженое. И с тех пор мама сама всё дома готовит - и колбасу, и сосиски, и печенье, и лимонад, и мороженое. А тут Маруся - доктор! Доктор, а колбасу покупает! А Маруся ещё котлет набрала, и пельменей, и сумку в багажник унесла. А когда вернулась, набрала ещё выпечки и мёда. Степного. Добрыныч наблюдал за ней с одобрением, он умение вкусно покушать очень уважал.

В машине Егорка осторожно признался: - Марусь, а я не понимаю, это же магазинная колбаса, разве можно её есть?

– Эту можно. Найда проверяла.

И очень серьёзно добавила: - Но её нужно съедать быстренько, натуральные продукты долго не хранятся.

– А-а, - протянул Егорка, будто всё понял, но на всякий случай решил потом уточнить у мамы. Неужели такое бывает, чтобы магазинная еда была настоящей, и никакие не три месяца хранилась, и не три недели, а всего три дня?

Они проехали село Редкая Дубрава. Нарядное праздничное в будний день село, в котором сияют зеркальными окнами школа и детский сад, встречают открытыми дверями дом культуры и библиотека, приглашает незнакомыми Добрынычу буквами центр немецкой культуры, а люди торопятся по своим делам, кто в дом быта, кто в спорткомплекс на тренировку, кто на занятия в школу искусств, кто в парикмахерскую, ко в кафе, а кто и просто в магазины.

– А эти редкодубравцы - настоящие чистюли, - похвалил Егоркин "брат".
– И собаки у них по улицам не бегают, кажная в своей усадьбе караулит, даже в собаках у них порядок. Аккуратный народ тут живёт!

– Погоди, ты ещё Гальбштадт не видел, - побещала Маруся.

– Гальб-што?
– поперхнулся "брат".

– Гальбштадт - столица Немецкого района, - пояснила Маруся, не отрываясь от дороги.

– А как здесь вообще оказался Немецкий район? До Москвы отсюда три с лишним тысячи километров, а до Германии я даже не знаю сколько.

– Ой, - обрадовалась Маруся, - это старинная история. Хочешь расскажу?

Смешная Маруся, как будто кто-то откажется и не захочет давнишнее предание послушать.

– Шибко старая?
– уточнил Егоркин "брат".

– Не очень. Лет сто с хвостиком.

– А велик хвост-то? Сколь годков?

– Почти десять лет, - улыбнулась Маруся.

– Ага, - кивнул довольный "брат".
– Ну, сказывай, коли не шуишь.

И Маруся рассказала.

Давным-давно, когда прадедушки и прабабушки наших прадедушек и прабабушек были такими как мы сейчас, отменили в России крепостное право. А что это за право такое? И что за крепость? Не здание, не форт для обороны, а называли в те времена крепостью запрет крестьянам уходить с той земли, к которой они "прикреплены". Как прикреплены, спросишь? Не замком, не привязью, а бумагой, в которой прописано, кто где жить должен. Не всегда такое на Руси было.

– Не всегда, - подтвердил Добрыныч и тихонько добавил: - Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.*

Маруся кивнула.

– Да, сначала запретили крестьянам переходить от одного помещика к другому, потом всё хуже и хуже, стали обращаться с крестьянином, будто он вещь. А крестьянин ведь не просто человек, а добрый душой, потому что вся его жизнь с природой связана, с заботой о земле, растениях и животных. Он всю жизнь трудится, чтобы не только себя и свою семью, но и многих людей накормить. Мы хлеб едим и не думаем, какой это тяжкий труд пшеницу растить, чтобы из неё потом муку смолоть и хлеб испечь. Мы кашу варим, воду наливаем, крупу в кастрюлю засыпаем, а откуда она, крупа, к нам пришла, не сама же она себя вырастила, обмолотила, посушила, в упаковки разложила и в магазин отвезла. Мы бутерброд делаем, сыр на масло кладём, разве думаем мы, что чтобы мы этот сыр с маслом ели, надо сначала корову вырастить, кормить, доить, из молока сливки собрать, а из них маслице, а на сыр надо сварить из молочка или из творожка, а творожок-то тоже надо сварить. Работы у крестьянина всегда много. Хорошо сейчас тракторы есть, комбайны, техника всякая в помощь крестьянам появилась. А раньше-то что за техника у крестьянина была? Серп да коса, лопата да грабли, топор да пила. И две руки. И очень эти руки уставали, отдыха не знали. Зимой и летом в любую погоду делают крестьяне трудную работу. Они на полгода-год думают вперёд, ведь что весной посадишь, то осенью пожнёшь.

– Стратегическое планирование, - кивнул Егорка. Он видел, как папа составляет план на год, а бабушка по старой привычке - сразу на пять лет.

– И вот таких трудолюбивых, терпеливых людей, без отпуска всю жизнь работающих, лишили всех прав и стали поступать с ними так, будто крестьянин не человек, а вещь. Если крестьянин убежит от злого помещика, его возвращают владельцу и наказывают. Помещик имел право продавать своих крепостных крестьян, мог отправить их на каторгу, а жаловаться царю на своих помещиков крестьянам было строго-настрого запрещено.