– Самогон будешь? – спросила девушка и я понял, что вижу это творение человеческого разума в таком именно виде впервые. Вернее, я уже, конечно пил самогон у мамы Наташи, но тот был настоян на корнях и выглядел не так страшно, как эта бутыль.

– Ни разу не пробовал, - несколько покривил я душой.

– Нормальный. Моя тетка готовит его хорошо. Голова после него не болит. Проходи!

После второй стопки мы познакомились. Ольга пила самогон, словно газированную воду, слегка морщась, будто от ударивших в нос пузырьков. Я же после каждой выпитой дозы тянулся к закуске, а потом и к запивону. Говорить нам особенно было не о чем, и мы поначалу пили почти молча, изредка она нахваливала силу горячительного, а я его ругал за чрезмерную крепость. Закуской нам служил кусок домашнего сала, между прочем очень даже вкусный, соленые грибы, я вспомнил их вкус, именно они стояли на праздничном столе, и именно их я поглощал накануне в больших количествах. А запивал я и иногда она клюквенным морсом – природным даром Калининской земли.

Изрядно наклюкавшись, мы почувствовали себя близкими людьми, раскрепостились и завели пьяные разговоры.

– Ну, и зачем тебе эта драная кошка? – пробасила Ольга, откинувшись на спинку стула и закуривая сигарету.

– Ты о ком это? – прикуривая от ее сигареты, я сделал вид, что не понимаю ее.

– Да про Наташку твою говорю! Не пара вы! Разные! Не получится у вас ничего, сразу видно.

– Почему ты так думаешь?

– Вижу и кое-что слышу.

– Оля, давай начистоту!

– Ну, нет у Наташки любви к тебе. Говорила она кое-кому, а я слышала. А потом я много слышала о ее маме. Вот ты, наверное, понравился ее маме. А потом ты уже познакомился с Наташкой. Так ведь было?

– Так…, - я удивился.

– Много у нас шепчут про их семью...

– А почему шепчут?

– Вслух и громко боятся.

– Чем же они такие страшные?

– Говорят, что знает ее матушка много такого, за что не будет ей прощения на том свете. Приколдовывает, привораживает, вот и тебя видать присушили…

– Да нет! Это полная ерунда! Я просто люблю Наташку! – не мог согласиться я с такой глупостью. Не верил я во все эти деревенские бредни.

– Ну-ну… Места без нее не можешь себе найти? Все мысли о ней и готов очертя голову броситься к ее ногам? Ни о ком и ни о чем кроме нее думать не можешь? – она внимательно посмотрела на меня так, что по телу пробежали мурашки. – А когда с ней рядом чувствуешь себя не в своей тарелке? Пить стал много и до беспамятства? Худеешь? Пока все так?

Я молчал. Мне нечего было сказать, тем более я не мог возразить. Ольга словно залезла ко мне в голову, будто бы знала меня уже много лет, вернее последние месяцы.

– Нет, ты ошибаешься! – неуверенно сказал я, туша окурок в консервной банке из-под шпрот.

– Пусть так, - не стала возражать Ольга.

Мы продолжили пить, пока вторая пол-литровая бутылка не опустела. У Ольги, как у всех нормальных людей было чувство меры. Больше мы не стали пить. Девушка рухнула на свою кровать и захрапела, а я, шатаясь доковылял до триста пятой и прилег там, уснув до вечера крепким сном. Конечно, вернувшаяся с занятий Наташа, была огорчена моим состоянием и долго дулась на меня, поджав свои чудесные губки. Об интимной близости мне пришлось в тот вечер забыть. Мы легли на одной кровати, но моя любимая повернулась ко мне спиной и не произнесла ни слова. Я был наказан и это чувствовалось даже без слов.

Утром мы молча позавтракали, выпили чаю с бутербродами и вареньем и Наташа, чмокнув меня в щеку, убежала, а я опять остался один. Хотя мое одиночество не продлилось вечность. Только след моей девушки простыл, как в дверь кто-то постучал. Открыв ее, я увидел в проеме здоровенное тело Ольги.

– Здорово. А твоя ушла? – зевая спросила гостья и не стесняясь зашла внутрь, отодвинув меня рукой.

– Ушла, только что…