Шрифт:
Июль чуть улыбнулась. Стало гораздо легче. Она попыталась расслабиться и снова закрыла глаза. Странно, но фон так и не изменился, и пятна по-прежнему наматывали петлю за петлей, мешая сосредоточиться.
– Как ты себя чувствуешь?
– Пятна, - прошептала девочка и обрадовалась - удалось!
– Красивые?
Мышка широко распахнула глаза - и засмеялась. Голос возвращался. Потом смех сменили слезы.
– Не очень, - ответила она.
– Сейчас пройдут, - уверенно сказал Часовщик.
Что-то загудело. Мышка решила, что это, наверное, убирается тот самый колпак.
– Постарайся пока не шевелиться. Сейчас я сниму фиксаторы.
– Хорошо...
Странно, но теперь голос Часовщика раздавался как бы с двух сторон: слева погромче и более механический, а тихий и более живой - со стороны изножья ее саркофага.
Снова загудело, и девочка почувствовала, как мягкое, едва заметное давление на ее голову исчезло.
– Не спеши, - в который уж раз повторил Часовщик.
Раздались шаги. Потом... По глазам ударил яркий свет, заставив зажмуриться.
– Все. Попробуй сесть. Только медленно.
Медленно?! Девочка ухватилась руками за края саркофага и села. Голова закружилась. Она прижала ладони к глазам и...
У нее снова две руки.
Девочка осторожно отняла ладони от лица и открыла глаза.
– Получилось?
– спросила она тихо.
– Наверное. Помнишь, как тебя зовут?
– И...
Она закусила губу. Июль больше нет. Так звали ее левую руку, ту, что осталась в квартире Эмиля.
– Мышка, - ответила девочка.
– Мышка, - повторил Часовщик устало.
– Верно...
Она испугано взглянула на него. Мужчина стоял, облокотившись о бортик медицинского саркофага, сильно ссутулившись и низко опустив голову. Длинные волосы скрывали лицо, липли к покрытому испариной лбу.
Мышка протянула правую - живую - руку и коснулась его щеки. Щека была холодной, колючей от щетины.
– Сколько времени?
– тихо спросила она.
Он поднял голову и прижал ее ладонь к щеке. Мышка ужаснулась. Лицо мужчины было не просто бледным - оно было каким-то сине-серым, с глубоко запавшим глазом.
– Да тебя самого к врачу надо!
– Ничего.
– Он коснулся губами ее ладошки и с видимым усилием выпрямился.
– Устал очень. Дальше будет проще... Только извини, я тебе сейчас не помощник. Сама выберешься?
И он убрал часть бортика саркофага.
Мысли
Апрель недоуменно смотрела на дверь, закрывшуюся за спиной господина Касареса. Девушка уже не помнила, когда такое было последний раз, чтобы мужчина после разговора с ней просто вставал и уходил.
А может, господин Касарес предпочитает мужчин?
Апрель вздрогнула. Не тронет же он отца? Да нет... Но если тронет - ему не жить.
Девушка уселась на кровать, сжала ладони коленками. Работа... Новая-то она, конечно, не новая, но кто знает? Как там сказал господин Касарес? 'Я не хочу тебя шантажировать', сказал он. Может, и не соврал... Но ведь отец-то у них в руках! И без его ведома ничего предпринимать нельзя. Отец сам просил. Допустим, из страха перед господином Касаресом...
Нет! Отец не боится! Просто он знает как лучше для них, и поэтому пока нужно слушаться новых работодателей...
– Как же нас поймали?
– пробормотала Апрель.
– Неужели - Июль...
Она зажмурилась. Отец подозревает Июль. Не говорит - они ведь сестры... Но Апрель - его дочь! Какое ей дело до того, что думает сестра?
А ведь есть. Если Июль их предала, ее следует наказать...
Господин Токтас сидел на стуле, положив руки на колени. Взгляд его упирался в стену, за которой находилась его дочь. В одиночестве. Касарес зашел к ней, побыл там минут, может быть, пятнадцать, потом заглянул к нему, пожелал доброй ночи и убрался.
Но перед этим сказал: 'Господин Токтас, будьте любезны, загляните завтра в полицейский участок и оставьте заявление об исчезновении младшей дочери'.
В голове не укладывается! Здравствуйте, господин офицер такой-тос, можно вас на минуточку... Я тут где-то дочь про... это самое. Пропрелюбодействовал. Так вот, нельзя ли ее найти?
И ведь понятно, что никуда он не денется, заглянет, заявит, обговорит размер вознаграждения нашедшему...
Спать. Все - завтра.
Игорь лежал на спине, уставясь в незнакомый потолок и прислушиваясь к тихому дыханию спящей девочки. Она что-то пробормотала и потерлась щекой о его плечо. Игорь погладил ее по волосам и закрыл единственный глаз.