– Достаточно. – Я вытряхнул ему в руку несколько сигарет из пачки. – В понедельник вместе с участковым уполномоченным ко мне. К девяти часам. Капитану Самойлову так и передай.

– Спаситель...

– Не радуйся, суд еще ничего не решил.

Продолжая делать круговые движения руками, я заторопился домой. До обеда далеко, но и дел немало.

Едва я подошел к остановке, как подъехал автобус, следующий до дома Пащенко. Мне это показалось хорошим предзнаменованием. Втиснувшись в двери, я тут же попал в водоворот событий. Бледная от ужаса дама держала за шиворот неумытого мальчишку и орала, что тот вытащил у нее кошелек. В качестве доказательств она выставляла на всеобщее обозрение разрезанную сумку и монету, вырванную из руки мальчишки. Она была отточена до остроты лезвия и, судя по всему, являлась орудием преступления. В салоне тут же обнаружился добросовестный сотрудник милиции, и уже на следующей остановке вся группа вышла.

Когда в кармане запиликал «Эрикссон», я тут же вспомнил о Земцове. Конечно, это был он.

– Палыч? Думаю, хозяин «девятки» тебя заинтересует мало. Это ветеран финской и Великой Отечественной войн. По доверенности управляет некто Зверков Руслан Егорович. Знаешь такого?

– Нет! Саша, говори погромче, я ни черта не слышу!

– Зверков Руслан – это нехороший мальчик. Его кличка – Зверек... Входит в ОПГ Баскова...

– Спасибо! Потом перезвоню!

Я отключил связь. Пока все ясно. Доберусь до Пащенко, оттуда и позвоню в УБОП, разузнаю подробнее.

Соскочив с подножки, я пересек дорогу и вошел в подъезд Вадима. Еще через две минуты сидел у него в комнате и наблюдал, как он разливает в чашки чай. Настроение у него было хорошее, и вообще – по некоторым признакам я заключил, что здесь недавно была женщина. У него есть какая-то зазноба, но он не знакомит меня с ней, говорит, что боится сглазить. Мужику почти сорок лет, и он очень трепетно относится к попытке – возможно, последней в жизни – создания толковой семьи.

На рассказ о посещении квартиры Изварина у меня ушло минут пятнадцать. Пащенко не подавал никаких признаков беспокойства до тех пор, пока я не дошел до того момента, когда стал осматривать комнаты в квартире на улице Станиславского. После того, как я открыл нишу, он крякнул и покрутил пальцем у виска.

– Кто? Изварин? – спросил я совершенно серьезно.

– Ты!.. Ты чем занимаешься, судья?! Сообщал кому-нибудь?!

Я признался, что ума у меня хватило лишь на то, чтобы открыть настежь входную дверь.

– Хорошо хоть тут не облажался. Струге, ты не хочешь заняться исполнением своих прямых обязанностей? Дела листать, свидетелей допрашивать? – Тут он счел необходимым уточнить. – Своих дел! В суде!!

– Пащенко, меня завтра пристрелят, а я даже не буду знать – за что. Я имею право на информацию...

– Ты имеешь право быть привлеченным к уголовной ответственности за укрытие совершенного кем-то преступления. Как он был убит?

– Ага! – обрадовался я. – Видишь, тебе тоже интересно.

И я поведал прокурору о своих наблюдениях. Он выслушал и тут же сделал вывод:

– Его убили в квартире. Если ты уверен в том, что на его теле не было повреждений, за исключением резаной раны на горле, то можно смело утверждать о принудительном инъекцировании. Вжарили овердозу героина, а уже спустя некоторое время перерезали глотку. Возить туда-сюда его никто не станет. Об этом говорят и тапки. Зачем его обувать в домашнюю обувь? Что это даст? А горло перерезали лишь затем, чтобы было наверняка. Вдруг приедет «Скорая», или Изварин окажется более крепким, чем это кажется. Укололи, дождались, пока потеряет сознание, после чего посадили в ванную. Говоришь, заметил на кухне несколько вымытых стаканов? Попили водички, поговорили, а потом, уходя, решили на всякий случай добить наверняка. Вот и вся недолга.

Пащенко прав. Зачем было возить труп Изварина по всему городу?

– Когда у тебя следующий процесс по делу Малыгина?

В понедельник. И начнется он в десять часов утра.

А в девять, едва я успел расправить на плечах мантию и сесть в кресло в своем кабинете, Алла сообщила мне о прибытии какого-то офицера милиции с отвратительным на вид бомжем.

Самойлов ввел Жору и приблизился ко мне.

– Антон Павлович, здравствуйте. Ко мне в райотдел прибыл некто...

– Что же ты, Самойлов, за подопечными своими не следишь? – перебил я его. – Мусор по территории разбрасывают, нецензурной бранью выражаются! Оскорбляя, к слову сказать, человеческое достоинство...

– Да какой он мой подопечный?! – Старший участковый хотел взорваться, но его останавливало понимание того, где находится и с кем разговаривает. – Эти перелетные птицы без регистрации неизвестно в каком районе появятся через час!

– Неважно, где они появятся через час. Важно, что я заметил одного из них на твоей территории.

Жора подробно рассказал о своих хулиганских поступках. Понимая, что в моем лице он имеет поддержку, бомж так увлекся самообличением, что едва не перегнул палку, когда решил пофантазировать. Самойлов напрягся в тот момент, когда бродяга «вспомнил» о том, как в тот день решил бросить в меня консервную банку.

– Вы не увлекайтесь, – посоветовал я Жоре. – Этого не было. Вот что, гражданин... Вы признаете факт того, что совершили противоправный поступок?

– Полностью. Мне стыдно оттого, что я до сих пор не могу занять свою ячею в обществе. Я обругал вас матом, Ваша Честь, я был пьян и дерзок. Моему поведению нет оправданий.