Перед домом запели какие-то подвыпившие прохожие, потом они стали выкрикивать лозунги: «Да здравствует великая Румыния!» Вдали послышалось несколько выстрелов, и снова раздались крики: «Долой мадьяр!»

Хорват хотел было встать, выйти на улицу и навести, порядок. Но он подумал, что не к чему связываться с пьяными и подвергать свою жизнь опасности, ведь завтра он должен встретиться с Трифаном и другими товарищами, чтобы обсудить важные вопросы. Под утро, засыпая, он услышал вой сирены, возвещавшей воздушную тревогу. Хорват даже не вздрогнул. Он знал, что в это время пролетают «титобусы», как их прозвали, с продуктами и снаряжением для сербских партизан. Сигналы тревоги он слышал каждое утро и в Тимишоаре.

Когда Хорват проснулся, Флорика была уже на ногах. Завтрак стоял на столе, а на стуле был приготовлен таз с водой для умывания. Софика тоже встала-Через открытое окно она здоровалась с прохожими. Хорват подошел и поднял ее на руки. Девочка поцеловала его в подбородок и спросила:

— Что ты видел во сне, папочка?

Хорвату не хотелось ее разочаровывать, он выдумал сон про медведей и охотника, который потерял свое ружье.

— Ну, а потом? — расспрашивала Софика.

— А потом — ничего. Я проснулся.

— А ты знаешь, папочка, что это значит?

— Нет, Софика, не знаю.

— Надо поговорить с тетей Мэриоарой, нашей соседкой. Она мне всегда рассказывает, какой сон что значит.

Вошла Флорика. Она сердито посмотрела на девочку и потянула ее за руку:

— Оставь папочку. Он устал, ему некогда слушать твои глупости.

— Почему ты не хочешь, чтобы она была со мной? — набросился на жену Хорват. — Или уже даже… — но он не кончил фразы.

Флорика посмотрела ему прямо в глаза. Хорват не выдержал ее взгляда, опустил голову, потом повернулся к Софике:

— Тетя Мэриоара разгадывает все сны?

— Да, она все сны разгадывает. У нее есть такая книга. Она мне всегда говорит, когда я получу пирожное или когда меня накажут. Только мама не позволяет мне ходить к ней. Она говорит, что тетя Мэриоара какая-то…

Хорват улыбнулся. Он так долго мечтал о таком вот пасмурном утре и милой детской болтовне, и после первых же слов девочки в душе его воцарилось какое-то спокойствие, словно исполнились все желания. Теперь пусть еще Флорика спросит, что приготовить на обед, а он ответит: «Лапшу с капустой». Иона пожалуется: «Капуста подорожала на два лея, денег вечно не хватает».

Мимо дома с грохотом проехала телега, подняв тучи пыли. Хорват потер лоб, осмотрелся, чтобы убедиться, что это все действительность, а не сон, и он больше не проснется на грязном тюремном матраце.

— О чем ты думаешь, папочка?

— Ни о чем, Софика.

— Ни о чем нельзя думать, папочка. Ни о чем не бывает, как же ты можешь о нем думать?.

После завтрака Хорват отослал Софику играть. Флорика убрала со стола и села напротив него. Но в эту минуту снова раздался вой сирены. Софика, запыхавшись, вбежала в комнату и спрятала голову в коленях у матери. Они едва успели добраться до убежища, вырытого в саду между грядками картофеля, как где-то совсем близко задрожала земля. Все трое съежились на скамье и уставились на шершавую глиняную стену. «Как глупо было бы умереть именно сейчас, в первый день после освобождения». Земля снова дрогнула, на этот раз бомба упала как будто еще ближе, и Хорват обнял жену и дочку. Какие у Флорики сильные плечи. Хорват старался поймать ее взгляд и сжал ее еще сильнее. В этот момент Софика протиснулась между ними.

— Скажи, папочка, почему американцы нас бомбят?

Глава II

1

Георге Трифану, старшему кочегару текстильной фабрики, было лет пятьдесят: коренастый, невысокого роста, с вечно взъерошенными усами, которые придавали ему свирепый вид, он, казалось, хоть сейчас готов ввязаться в ссору. Трифан редко отлучался от своих котлов. Должно было произойти что-то совсем необычное, чтобы он ушел в цеха. Вот и сейчас, когда он проходил через прядильню, женщины оборачивались и смотрели ему вслед. Но ему было все равно. Он направился прямо к механикам, где, как он знал, находился Герасим.

Георге подошел к Герасиму, склонившемуся над поврежденной деталью, и шепнул ему на ухо:

— У меня был Хорват.

— Он вышел из заключения?.

— Да. Вот уже два дня. После обеда в пять встречаемся у Суру дома. Снова создадим партийную организацию.

— Хорошо, но почему ты говоришь мне все это на ухо?

— Верно, — засмеялся Трифан. — Привычка… Так не забудь: после обеда, в пять.

Сказав это, он все так же не спеша зашагал обратно в котельную. Герасим долго смотрел ему вслед. Да, прав был Хорват, когда сказал ему однажды: «Редко встретишь такого человека, как Гица Трифан».

Кое-кто на ТФВ, впрочем, был о нем другого мнения. Открыто поговаривали, что старик продался барону. Это недоверие зародилось еще в тридцать шестом году, когда происходила крупная стачка. Один Трифан тогда не подчинился приказу забастовочного комитета. Он покинул котельную лишь через двадцать четыре часа после объявления забастовки. Когда, наконец, он вышел из фабричных ворот и попытался что-то объяснить одному из руководителей пикета, тот обругал его и плюнул ему в лицо. Трифан вынул платок и утерся. Все стоявшие поблизости видели, что он даже не пытается оправдываться, и решили, что он предатель. Прядильщицы, которых он уговорил участвовать в забастовке, четыре дня ходили за ним следом: они хотели его избить. Хорват сидел тогда в тюрьме. Вернувшись через год, он поговорил с Трифаном и. все выяснил. Тогда и обнаружилась правда. Если бы Трифан не остался на своем посту и не погасил огни в топке, котлы взорвались бы. А цель забастовки состояла совсем не в этом, а в том, чтобы добиться повышения заработной платы. Рабочие с трудом приняли Трифана в свою среду, да и то, само собой разумеется, весьма сдержанно.