— Отведите его в полицию, — решил Герасим.

Человек с бантом даже не успел ничего возразить.

Двое рабочих, которые привели его сюда, скрутили ему руки и вытолкнули за дверь. Из комнаты, где расположились пикетчики, до Герасима долетело несколько возмущенных слов, сказанных арестованным, правда, слов вполне пристойных.

Через некоторое время пришел для проверки Хорват. Увидев Герасима, он набросился на него и схватил за борт пиджака.

— Что ты наделал, несчастный? Ты сорвал нам всю операцию в «Серой крысе»… Кто, черт бы тебя побрал, велел тебе интересоваться комиссаром Томеску?..

— Никто… Я услышал, что хотят его арестовать, и пошел, чтобы сделать это. Правда, мне не надо было спрашивать у официантки, ну да что ж поделаешь?.. Ошибся, признаю, но не понимаю, зачем из-за этого поднимать шум. Не взяли его сегодня, возьмем завтра…

В этот момент в комнату вошли учитель с соломенными волосами и его спутница. Герасим сделал знак Хорвату, чтобы тот замолчал, но тот громко продолжал:

— Я поставлю вопрос на обсуждение в партийной ячейке, пусть тебя проработают… Ты великолепно знаешь, что мне не нравятся эти анархические выходки… — Тут и он заметил учителя Ружу… — Вот товарищ учитель организовал целый отряд, заранее заказал столики, а ты сорвал облаву…

— Я не знал, кто ты, — вступил в разговор Ружа. — Сразу, как ты ушел, я послал вслед за тобой человека. К моему удивлению, ты пошел в пикет. Тогда я понял, что ты действовал самовольно… Нехорошо… Товарищ Хорват, надо бы поручить кому-нибудь проводить Ливию домой… Она потеряла с нами полночи. А живет далеко, в Шеге.

— Пойдешь ты, Герасим, — решил Хорват, внимательно поглядев на спутницу Ружи. — Надеюсь, эту задачу ты сможешь выполнить.

Герасим обиделся. Он положил пистолет в карман, вышел, не попрощавшись; подождал Ливию и пошел с ней рядом. Некоторое время он размышлял, не хотел ли Хорват унизить его, потом, изучив рисунок мостовой — симметричные ряды мелкого булыжника, — спросил себя, почему не мостят улицы более крупным камнем. Повернулся к Ливии:

— Ты в нашей партии?

— Да. С позавчерашнего дня… Я все время занималась плакатами, поэтому вы меня не знаете… По имени я вас знаю… Вы товарищ Герасим…

— Да. А что ты делаешь вообще?

— Я студентка… была студенткой… Меня исключили… Я организовала сбор в пользу политических заключенных…

— Так, понимаю… Ты далеко живешь?

— Да, но если вы устали, не надо меня провожать… Учитель Ружа опекает меня, как будто я маленькая…

— А ты уже не маленькая? Сколько тебе лет?

— Восемнадцать…

— Правда, ты уже не маленькая… А что говорят твои родители, когда ты так поздно возвращаешься домой?

— У меня нет родителей…

— Ясно… Так ты говоришь, что живешь в Шеге?

— Да, на улице Крэйесе…

— Это, кажется, очень красивая улица…

— Она была бы неплохой, если бы не грязь во время дождя…

— А в каких ты отношениях с товарищем Ружей? Там, в ресторане, вы говорили о побелке дома…

— Это просто так, лишь бы не молчать… Я познакомилась с ним только сегодня вечером… Он зашел к нам в комнату Союза коммунистической молодежи, искал какую-нибудь девушку. Выбрал меня. В «Крысе» красиво… Я там была первый раз… Теперь налево.

Они свернули на боковую темную улицу.

— И ты каждый вечер возвращаешься домой одна?

— Конечно, если задерживаюсь допоздна. По утрам я работаю в «Астре», на сифонной фабрике… Так что партийные поручения могу выполнять только во второй половине дня.

— Ты еврейка?

— Да. Если не хотите, не провожайте меня. Я живу недалеко. Надо еще пройти две улицы…

— Я уже столько прошел, что теперь мне все равно… Скажи, у тебя дома есть хлеб?

— Хлеб? А что?

— Я хочу есть… Если ты дашь мне кусок хлеба, мне не надо будет идти домой. Я живу на другом конце города, а в шесть должен быть на фабрике. Я работаю на текстильной фабрике… сборщиком…

— Немножко хлеба найдется.

Ливия Пухман жила на втором этаже старого дома, построенного еще во времена Австро-Венгерской империи. Комнаты с высокими потолками, прохладные; зимой здесь, вероятно, холодно. Комнату, которую занимала Ливия, загромождали всевозможные вещи: огромный письменный стол, заваленный медицинскими книгами, оставшимися после отца Ливии, врача, угнанного в Германию; за шкафом — скатанные ковры; канделябр с хрустальными подвесками и четырьмя лампочками, три из которых перегорели; несколько стульев, обитых толстым золотистым шелком.

— Если хотите, я вскипячу чай… Это быстро. У меня хорошая электрическая плитка…

— Вскипяти… А откуда у тебя сахар?

— Вчера давали в центре. Я стояла в очереди.

Выпив чаю, Герасим встал, потянулся и поблагодарил.

— Ну, а теперь спокойной ночи, товарищ Ливия. Мне нужно идти. Возьму на фабрике инструменты и пойду украшать триумфальную арку флагами. Надеюсь, ты тоже туда придешь.

— Конечно. Спокойной ночи.

6