Когда беседка была готова, дети уютно устроились в ней. Она была очень маленькая — места в ней хватило только для них самих, их корзинок и котенка. Я думаю, что больше туда не смог бы втиснуться никто, даже второй котенок. Кейти, сидевшая в центре, развязала веревочку и приподняла крышку самой большой корзинки, в то время как все остальные с нетерпением заглядывали внутрь, чтобы узнать, что там лежит.

Сначала из корзинки появилось великое множество кусков имбирной коврижки. Их аккуратно разложили на траве. Затем были извлечены галеты, сложенные по три, с ломтиками холодной вареной баранины между ними, и, наконец, дюжина сваренных вкрутую яиц и толстые бутерброды с солониной. Видите ли, тете Иззи уже случалось готовить завтраки для Рая, и она неплохо знала, чего ожидать в отношении аппетита.

Каким вкусным казалось все в этой беседке, где кругом были солнечный свет и сладкие запахи леса, а над головой шелестели на свежем ветру листья тополя и распевали птицы! Ни один званый обед не приносил взрослым и половины того удовольствия, какое получали дети в своей беседке. Наслаждение доставлял каждый съеденный кусочек, а когда исчезла последняя крошка, Кейти достала вторую корзинку, и там — о, какой замечательный сюрприз! — лежали семь маленьких пирогов — пирогов с патокой, запеченных в блюдцах, — каждый с темной корочкой и хрустящим засахарившимся краем, и на вкус они были как ириски и лимонные корочки и всевозможные вкусности, вместе взятые.

Раздался общий радостный крик. Даже обычно сдержанная Сиси выглядела довольной, а Дорри и Джон затопали от восторга. Семь пар рук одновременно протянулись к корзинке, семь зубастых ртов принялись за дело не медля ни минуты. За невероятно короткое время от пирогов не осталось и следа, и вся компания погрузилась в блаженную неподвижность.

— А что теперь будем делать? — спросила Кловер, в то время как маленький Фил переворачивал вверх дном корзинки, чтобы убедиться, что в них не осталось ничего съедобного.

— Не знаю, — отозвалась Кейти полусонно. Она перебралась со своего прежнего места на низкий кривой сук орехового дерева, висевший почти над головами детей, и полулежа расположилась там.

— Давайте играть, будто мы взрослые, — предложила Сиси, — и расскажем друг другу, что мы собираемся делать.

— Хорошо, — кивнула Кловер, — начинай. Что ты собираешься делать?

— Я собираюсь носить черное шелковое платье, розочки на шляпке и длинный шарф из белого муслина, — сказала Сиси. — Я буду выглядеть в точности как Минерва Кларк! И еще я буду очень хорошей, такой же хорошей, как миссис Бедл, только гораздо красивее. Все молодые джентльмены будут приглашать меня кататься с ними верхом, но я совсем не буду обращать на них внимания, потому что мне будет некогда — я буду учить детей в воскресной школе и посещать бедных. А однажды, когда я, склонившись над какой-нибудь старушкой, буду кормить ее смородинным вареньем, мимо пройдет поэт и увидит меня. И он пойдет домой и напишет обо мне стихи, — с торжеством закончила Сиси.

— Фу! — сказала Кловер. — Я думаю, в этом нет ничего хорошего. Вот я собираюсь быть красавицей — красивее всех на свете! И жить я буду в желтом дворце с желтыми колоннами у подъезда и площадкой на крыше, как у мистера Сойера. Мои дети будут играть там, на крыше. А в окне будет подзорная труба, чтобы все разглядывать. Я буду каждый день носить золотые и серебряные платья и кольца с бриллиантами, а если стану вытирать пыль и делать что-нибудь грязное, буду надевать белый атласный передничек. А посредине заднего двора у меня будет пруд, полный одеколона, и каждый раз, как мне понадобится одеколон, я просто буду выходить во двор и черпать его из пруда бутылочкой. И я не буду учить детей в воскресной школе, как Сиси, — мне это не нравится; но зато каждое воскресенье я буду приходить к воротам школы, и, когда ученики Сиси пойдут домой, я буду смачивать одеколоном их носовые платки.

— У меня будет то же самое! — воскликнула Элси, чье воображение воспламенила эта великолепная картина. — Только мой пруд будет еще больше, а я еще красивее, — добавила она.

— Ты не можешь быть красивее, — отозвалась сверху Кейти. — Кловер собирается быть самой красивой на свете.

— А я буду еще красивее, чем самая красивая на свете, — упорствовала бедняжка Элси. — И я буду большая и буду знать все секреты. И все тогда будут добрыми ко мне и никогда не будут убегать и прятаться, и почты никакой не будет, и вообще ничего неприятного.

— А ты кем будешь, Джонни? — спросила Кловер, желая переменить тему, так как тон Элси становился все более плаксивым.

Но у Джонни не было сколько-нибудь ясных представлений о будущем. Она только засмеялась и очень крепко сжала руку Дорри — и это было все. Дорри оказался более откровенным.

— Я собираюсь каждый день есть индейку, — объявил он, — и пудинги, не вареные, а такие — маленькие, печеные, с блестящей темной корочкой, и на них будет много соуса. А я буду такой большой, что никто не скажет: «Три порции — вполне достаточно для маленького мальчика».

— О, Дорри, ты обжора! — воскликнула Кейти, а все остальные неудержимо расхохотались.

Дорри был глубоко оскорблен.

— Сейчас же пойду и скажу тете Иззи, как ты меня обозвала, — сказал он, вскакивая ужасно сердитый.

Но Кловер, которая была прирожденной примирительницей, схватила его за руку, и в ответ на ее уговоры и мольбы Дорри наконец сказал, что останется; тем более что все остальные тоже стали очень серьезны и пообещали ему больше не смеяться.

— А теперь твоя очередь, Кейти, — сказала Сиси. — Расскажи, кем ты будешь, когда вырастешь.